– Судебный медик еще не участвовал в консилиуме, - отвечает он, - но здешний специалист-токсиколог, которому случалось участвовать приглашенным экспертом в судебных заседаниях - да. Они в аналогичном недоумении.

Время, время. Его у Лероя почти не осталось, и решение нужно принимать сейчас.

– На что похоже это состояние?
– уточняю я, стараясь справиться с нервной дрожью перенапряжения.

– На сенильные изменения, - коротко сообщает врач.
– Будь вашему сыну вдесятеро больше, я, может, нашел бы это состояние естественным.

Если я сейчас не ошибусь, у Лери будет шанс дожить до этих естественных изменений. На то и надежда.

– Он транспортабелен?

– Вы с ума сошли?
– изумляется Эрни.
– Куда вы собрались его везти?

– В Небесный Суд, - не замечая непочтения, отрезаю я.
– Там он может найти помощь. Если не получится, мы вернемся и попробуем ваши методы.

– Вы собираетесь увезти тяжелобольного из палаты интенсивной терапии разбирать тяжбы?!
– Физиономия Эрни выражает полнейший скепсис.
– Это опасно и неразумно. Оставьте лечение медикам, милорд.

– Я подпишу нужный документ, если вы желаете, Эрни, - сообщаю устало.
– Где моя жена?

– Миледи в палате поблизости, - кивает в нужную сторону.
– Милорд, поймите, мне нужна не ваша подпись, а моя собственная уверенность, что я делаю все возможное для спасения вашего сына. Если это не так, меня не успокоят никакие бумаги.

– Ваши усилия не помогают, - отвечаю я жестко.
– Вы не можете понять, что с ним, а у меня есть один из вариантов объяснения. Если он ошибочен... что ж, лучше рискнуть и проиграть, чем безуспешно оттягивать его гибель. Извините, но именно так выглядят ваши попытки.

Эрни прикусывает губу. Хотел бы он сейчас поспорить с "суеверными предрассудками", судя по лицу, но не станет - есть дела поважней. Но на мгновение в его глазах мелькает сомнение: искренен ли я в желании спасти жизнь Лероя. В конце концов, сын со мною в конфликте... однако и это соображение Эрни благоразумно держит при себе.

– Готовьте его к поездке, - распоряжаюсь я, - и прошу вас, поскорее.

Палата, на которую мне указал Эрни, кажется пустой, и я уже решаю, что ошибся дверью, но в ту же секунду замечаю жену, сидящую в кресле, спиной к двери; очень прямо, неподвижно, как статуя.

– Кинти, - тихонько зову я, касаясь плеча. Глаза жены кажутся темными кабошонами, устремленными в никуда.
– Дражайшая?

Она поворачивается плавным замедленным движением.

– Ты уже здесь?
– спокойно осведомляется.
– Ты был у него?

– Он умирает, - наклоняясь и глядя в туманные глаза, констатирую я. Не знаю, что за транквилизатор дал ей Эрни, но что не из слабых - определенно.
– Ты мне ничего не хочешь рассказать об этой его болезни?

– Этого не может быть, - твердо сообщает леди.
– Еще несколько дней назад он был здоров... почти, - спешно поправляется она.
– Я не сводила с сына глаз все эти дни.

– Кинти, он умирает, - повторяю я твердо.
– Не лги себе. Дракон выедает ему сердце, в этом дело.

– Дракон?..
– Кинти обрывает сама себя и дышит тихо, неглубоко и часто, словно это ей не хватает воздуха.
– С чего ты это взял?
– Сквозь лекарственное оцепенение почти прорывается крик.

– А что же еще?
– наклоняясь еще ниже и наблюдая, как дергается жилочка на ее виске. Словно прорвется вот-вот.
– Когда ему стало плохо, припомни? После суда. Поднимайся, - придерживая за плечо, требую я, - идем. Давай забудем пока эти чертовы обиды и спасем ребенка. Если ему не помогут Небесные - не поможет никто, ты это понимаешь?

– Небесные?
– переспрашивает она непонимающе.
– Лероя признали правым. Что еще могут сделать Небеса?

– Принять его извинения, - отвечаю я.
– И наши, наверное, тоже. У нас нет времени на споры, они подождут, а Лери ждать не может. Я и вправду виноват. Но и ты пойди мне навстречу и не противься.

– Лери не простит нам, что мы из страха приняли решение о его вине, - семеня вслед за мною, возражает Кинти.
– И что ты будешь делать, если это не воля Небес, а доброе имя твоего сына погибнет вместе с ним?

– Если он не выздоровеет, - обещаю я, не отпуская безвольной тонкой руки, - значит, я ошибаюсь, а он чист. Машину, - распоряжаюсь я, подталкивая Кинти к врачу.
– И аппаратуру. Эрни, вы едете с нами.

– Я прикажу держать операционную наготове, - вздыхает покорившийся врач.

Лерой лежит в полузабытьи, вряд ли он сейчас слышит то, что говорится вокруг. Не слишком ли поздно? Довезем ли мы его живым? Что, если я ошибаюсь?

Все потом. Надеюсь, Эрни сможет привести сына в чувство, когда будет нужно. Платформа ровно плывет перед нами, не качнется, не звякнет, словно из тумана сделали белое облако, и поверх, еще белее - человек: дунь - растает. Насколько же непрочна жизнь, когда все висит на волоске: заупрямится Кинти, не окажется в храме никого из судей, не придет Лерой в себя...