Гем-лорд, кажется, приятно удивлен, но и озадачен одновременно.
– Попытаюсь подобрать. Духи каждому подходят свои, имей в виду. Они должны сочетаться с естественным гормональным фоном человека и подчеркивать лучшие ноты его дыхания.

– Например, что у тебя?
– любопытствую неожиданно.

– Спокойствие, хотя во мне его немного. Это вроде мундира - помогает держать себя в руках. А в тебе, предвосхищая твой вопрос, - силу, неудержимость и немного мягкости. Что-то дымное, может быть, с запахом влажной хвои... посмотрим, одним словом. Плюс мужская роза.

Машу рукой, без слов умоляя избавить меня от подробностей. М-да. Духи, надо же. Надеюсь, дальнейшее желание замаскироваться не заставит меня красить физиономию, посчитав гем-грим камуфляжной раскраской? Признаюсь, помявшись: - Не знаю я правил этой игры. А садиться играть, положившись только на везение и кураж...

Цет понимает метафору и чуть подначивает: - Я думал, ты азартен.

А ведь верно. Вздохнув: - Серьезные игры закончились - мне больше нечего ставить. Поэтому можно позволить себе легкомыслие. Неадекватное по моим собственным меркам. И я и сам не знаю, когда оно пройдет, - предупреждаю честно.

Что может знать стрелка компаса про верное направление, когда сам Северный полюс исчез?

ГЛАВА 11. Иллуми.

Чем дальше, тем больше я убеждаюсь в том, что разница восприятий, закономерное следствие разницы воспитаний, может быть по меньшей мере увлекательной. У моего нового родича находятся необычные эпитеты даже для обычного завтрака, беседовать с ним интересно, как разгадывать сложную головоломку.

– Праздник?
– приходится переспросить.

Прелесть поздних просыпаний: солнечным светом залит дом, расслабленное удовольствие лености уступает предвкушению неторопливого завтрака и приятной прогулки, увы, пока не конной. У Эрика не настолько зажила спина, а я не настолько жестокосерден, чтобы хвастаться лошадьми перед тем, кто не в состоянии на них прокатиться. Но почему это утреннее благоденствие мой подопечный принял за празднество, я не могу понять никак.

– Кофе, - следует лаконичный ответ; барраярец тянется за поблескивающим боками кофейником, с явным наслаждением втягивает запах крепкозаваренной горячей горечи.
– Первый раз, когда вижу рядом тебя и кофе.

– К сожалению, ты прав, - отзываюсь, перехватывая у него вожделенную утреннюю амброзию.
– Мне нельзя пить его часто, нужно беречь рецепторы, так что львиная доля - твоя.

– Чтобы проснуться поскорей, - кивает он.
– Сейчас у меня к черту сбит график. Кстати, когда твои изуверы со шприцами перестанут меня колоть, не знаешь?

Разумеется, я знаю. Медицинские отчеты ложатся на мой стол каждый день, свидетельствуя о быстром восстановлении, и остается лишь гадать, затронуло ли выздоровление только тело, или, вслед за ним, и дух.

– Еще неделю, - отвечаю, - ты хочешь остаться жить здесь или вернуться в город?

– Если там я буду меньше привязан к месту, - размышляет он вслух, - то, конечно, лучше в город.

Я думаю о том, что его храбрость неоспорима. Побывав на грани смерти, сейчас он восстановился настолько, что способен расстаться с безопасностью знакомого, искусственно спокойного убежища ради того, чтобы попытаться жить дальше. Проблема лишь в том, что контуры этой будущей жизни кажутся смутными даже мне, выросшему на Цетаганде и представляющему возможные варианты развития событий.

– Познакомишься с моей женой и сыновьями, - предлагаю я; это решение принято недавно, но осознанно. Ни поведением, ни видом новый родич больше не заслуживает изоляции, а стать своим невозможно, не рискнув сделать шага навстречу.

Как ни странно, Эрик поджимает губы и коротко выдыхает.

– Хорошо, что предупредил, - суховато замечает он.
– Мне кажется, идея неудачная. Или этикет требует, чтобы вся родня была знакома лично? Все равно, не думаю, что их надо посвящать в подробности моего появления здесь.

– Тебя никто не может принудить, - стараясь не заставлять парня нервничать, успокаиваю я. И мне не стоит разочаровываться слишком сильно. Дух заживает медленней, чем стираются шрамы, и все придет в свой черед, а нервничает барраярец так, словно я намереваюсь представить его не клану, а императорскому двору.

Хотя здесь стоит если не учесть, то знать желания третьей стороны.
– Моя супруга, должно быть, терзаема любопытством, - объясняю, - хотя ничто не обязует тебя ему потакать. В подробности я свою дражайшую не посвящал, но общее представление о ситуации она имеет.

– Я только надеюсь, - маскируя грубой шуткой неловкость, отвечает он, - что она не примется тыкать пальцами сквозь клетку. Вежливость не позволит.

Это верно. Завистницы могут упрекнуть миледи Эйри в надменности, следствии безупречного генома, и в остроте языка, следствии остроты ума, но ни одна из злоязычных кумушек не сумеет обвинить мою жену в дурном воспитании.

– Ладно, - решает Эрик.
– Не будем огорчать леди, пусть она на меня полюбуется, хотя, боюсь, моя персона ее разочарует. Только прежде хорошо бы сформулировать, какой версии мы придерживаемся... официально.