Мой отец, назовем его, условно, Вильгельм, был курфюрстом 27одной германской земли, который имел единственного законного наследника. Будем считать, что наследника звали Генрих.

Моя мать являлась четвертой дочерью старого вдовца-ростовщика и не принадлежала к знатному роду. Вильгельм соблазнил ее и забрал из семьи. В силу большой симпатии отца к моей матери, я с рождения получил его благосклонность и воспитывался вместе с законным наследником, будучи его младшим, единокровным братом, а позднее и другом, — рассказывал Альфред Мейсен.

В гостиную неслышным шагом вошла стройная женщина. Ей можно было дать от тридцати до сорока лет, темноволосая, с короткой стрижкой, одетая в бордовое платье. Она принесла кока-колу, минеральную воду и стаканы на подносе. Женщина поставила все это на низенький столик и так же беззвучно направилась к выходу, не проронив ни слова.

— Спасибо, Рэйчел, — сказал ей вслед профессор. Я догадалась, что это была Рэйчел Слейтер — жена Джека Слейтера.

— Вильгельм, мой отец, — рассказывал дальше профессор, — заботясь о репутации моей матери, выдал ее замуж за дворянина из своей свиты и отправил новобрачных с дипломатической миссией в Польшу. Меня же он оставил при себе, желая следить за моим воспитанием и образованием.

Мне очень хотелось изучать медицину, однако Вильгельм не позволял мне этого, считая врачебное дело ремеслом и неподходящим занятием для сына курфюрста, пусть и внебрачного. Мне, по его мнению, надлежало сделать военную карьеру. Мой единокровный брат Генрих женился, в жены ему досталась милая и добрая девушка — дочь европейского монарха. А я совсем не думал о делах сердечных, меня влекли науки — химия, биология, а особенно интересовало устройство живых организмов.

Профессор Мейсен усмехнулся, — меня и сейчас это интересует, правда на более глубоком уровне.

— Да... так мы и жили в нашем замке, пока однажды на охоте Вильгельм не попал под дождь. Он вернулся мокрым и продрогшим, к вечеру поднялась температура, а через пару дней стало ясно, что мы имеем дело с воспалением легких. Пока длилась эта недолгая болезнь моего отца, я укрепился в своем желании изучать медицину, наблюдая беспомощность придворных лекарей, «искусство» и методы которых уже тогда казались мне нелепыми и даже вредными. Мой отец не смог побороть воспаление легких и умер.

Я тяжело воспринял потерю потому, что любил Вильгельма. Мать моя была далеко и забыла обо мне, обзаведясь пятью другими детьми, рожденными ею от мужа. Единственным близким мне человеком остался единокровный брат Генрих, который, будучи законным сыном, унаследовал имущество и власть своего отца. А мне от отца досталось поместье в Англии, которое Вильгельм еще в юности получил по наследству как потомок семьи Фридриха Хромого.

Альфред развел руки в стороны, как бы демонстрируя, что речь идет о Мейсен Мэноре.

— Также ко мне перешел и титул баронета. Но я решил пока не переезжать в Англию, которая тогда казалась мне далекой и неведомой страной. Вместо этого я в возрасте пятнадцати лет начал изучать медицину в Университете 28, где за двести лет до меня трудился доктор Фауст, ставший прототипом героя знаменитой трагедии 29.

Мы с Эмили возбужденно переглянулись, так как, будучи в школе, много часов обсуждали трагедию «Фауст». Альфред заметил оживление в рядах слушателей и, кивая головой, подтвердил:

— Да-да, тот самый доктор Фауст, реальная личность, он был хиромантом и теологом. Это можно считать одним из множества знаков.

Профессор вздохнул и продолжил:

— Меня увлекла учеба, которой я посвящал все свое время без остатка. Благодаря этому мне удалось получить степень доктора медицины за пять лет. Двадцатилетним юношей с дипломом врача я вернулся в родной замок, где меня ожидал сюрприз. Мария — милая жена моего брата Генриха, оказалось очень плодовитой, ее беременности следовали одна за другой. К моменту моего приезда я узнал, что являюсь дядей четырех племянниц, а Мария вскоре должна разрешиться от очередного бремени пятым ребенком. Все это было прекрасно, дети рождались здоровыми и все выживали, что в те времена было редкостью. Но в целом ситуация отнюдь не была безоблачной.

Альфред нахмурился, замолчал и, будто подбирая слова, пробормотал:

— Как бы это поделикатнее рассказать, меня ведь слушают юные леди, — решительно тряхнул головой и продолжил:

— Дело в том, что Генрих был горяч и любвеобилен, тем не менее, как только становилось известно об очередной беременности его жены, он прекращал близкие отношения с ней. Генриху кто-то сказал, что это может плохо сказаться на здоровье Марии и будущего ребенка. И случилось так, что в одну из ее предыдущих беременностей, когда Генрих страдал от одиночества и отсутствия любовных ласк, его соблазнила одна авантюристка, которая была женой придворного советника.

Ее звали Грета, она была не так уж и хороша собой, но искусна в делах любви и интригах. Генрих попал в ее сети и она получила возможность влиять на него. Ее мужу было известно все, однако советника устраивало то, что его ловкая женушка добивается для него повышения по службе и увеличения жалованья. Этой неприятной парочке удалось даже выпросить себе земли на восточной границе владений моего брата...

Профессор встал с кресла, на котором восседал, величественный, словно король, что неудивительно, раз он являлся отпрыском августейшего Вильгельма. Продолжал свою повесть он стоя, плавными и скупыми жестами дополняя эмоциональную картину истории саксонского бастарда: