***

Он пришел в себя около девяти часов вечера. Я склонился над ним и спросил его:

– Зачем ты это сделал?

Он с трудом поднял веки. Его лицо было очень темным и сильно отекло, хотя у него даже не было крови из носа. Ему наверняка понадобится два-три дня, чтобы полностью оправиться.

– Сделал что? – едва выговорил он заплетающимся языком.

– Бомба в метро! Зачем?

Он долго смотрел на меня, словно пытаясь понять, кто я на самом деле, потом закрыл глаза и пробормотал:

– Вы сошли с ума.

Это не был вопрос. Скорее, констатация факта. Или даже отказ. Он не желал говорить со мной. Он не считал меня достойным собеседником. Я понял, что весь мой план становится невозможным.

Я отправился на кухню в поисках чего-нибудь потяжелее. Я не нашел ничего лучшего, чем сковородка в ящике под раковиной. Когда я вернулся, он открыл глаза и, увидев, как я приближаюсь к нему с занесенной рукой, хотел что-то сказать, но было уже слишком поздно. Последовал удар.

***

После того, как я вымыл и убрал сковороду, я смог спокойно обдумать случившееся. Я перебрал в уме все возможные выходы из ситуации. Несомненно, этот был самым лучшим. Надо было только дождаться глубокой ночи. Я уселся в кресло и стал ждать.

Когда время перевалило за три часа ночи, пора было решаться. Я должен был уйти отсюда до начала дня, если я не хотел встретиться с соседями в лифте или во дворе. И, тем более, чтобы никто не увидел, как я выхожу из квартиры.

Значит, я должен был идти сейчас, пусть даже рискуя быть застигнутым.

Я открыл окно. Внизу я увидел черный колодец пустынного двора. Я снова схватил террориста за лодыжки и подтащил его как можно ближе к окну. Затем я наполовину перекинул его через подоконник, так, чтобы его голова, плечи и руки свешивались наружу. Он был тяжелым. Очень тяжелым. Он испустил стон, но не очнулся. Отлично. Пусть думают, что он высунулся из окна, чтобы разглядеть что-то внизу. Или что его затошнило. Теперь снова лодыжки. Вверх, и на этот раз одним махом. Готово. Несколько секунд – и глухой удар, словно большой мешок бросили в грузовик.

Я какое-то время постоял у окна, готовый к худшему. Кто-нибудь мог выглянуть на шум. Не знаю, что бы я стал тогда делать. Но ничего не произошло. Вас могут сбросить во двор с пятого этажа, а парижане и ухом не поведут.

Мне оставалось только уйти. Захлопнуть за собой дверь. Меня здесь не было. Никогда. Полиция решит, что это самоубийство. Желтая куртка, висящая у входа, ничуть их не насторожит. Дело закрыто. Больше их это не касается.

Я так и не получил объяснений, которых хотел. Я по-прежнему не знал, почему Сандрин умерла, но мне стало чуть полегче. Справедливость восторжествовала.

Или нет?..

Нет. Спокойствие и безмятежность никогда не длятся долго.

Я собирался положить перчатки в комод, что стоял возле рабочего столика. Рядом с компьютером я заметил несколько листков бумаги и заполненные конверты. Что заставило меня остановиться и прочесть всю эту писанину? Наверное, надежда обнаружить в ней признание.

Это были резюме. Так, значит, убийца искал работу! Он подробно описывал свои знания и опыт и предоставлял рекомендации.

Я вдруг весь покрылся потом. Даже волосы стали влажными, словно я попал под дождь.

Он только что вернулся с годовой стажировки в Соединенных Штатах. В день, когда произошел теракт, его не было в Париже. И вообще во Франции.

Это был не он.

А я из вершителя правосудия превратился в убийцу.

Следующие несколько секунд (или минут) я помню плохо. Кажется, я кинулся к окну в безумной надежде схватить его, поднять назад. Или даже самому выпрыгнуть, чтобы присоединиться к нему.

Но я смог взять себя в руки. Я убрал перчатки, открыл дверь при помощи носового платка и захлопнул ее за своей спиной.

Я пересек двор, глядя прямо перед собой.

Я оказался на улице. Возвращаться домой мне не хотелось. У меня было такое чувство, что там меня ждет что-то очень неприятное. Возможно, упреки, угрызения совести. Я пошел вперед.

И шел долго.

Я спустился к берегу Сены. Если бы я мог исчезнуть в черной воде! Но парень в желтой куртке не давал мне этого сделать. Не этот, сегодняшний. Другой, настоящий. Он все еще ходит где-то, и я должен его найти.

Я решил его найти, и я сделаю это.