Набродившись так, что ноги гудели, «азовцы» и «тозовцы» спустились к набережным, туда, где раньше на замусоренные пляжи выходили негритянские гетто. Ныне на берег бухты глядели фасадами стандартные двухэтажные коттеджи спецов средней руки.

Пройдя половину дубовой аллеинабережной, ТугаринЗмей сказал приглушённо:

– Сихали, не оглядывайся.

– А чего?

– Нас пасут.

– Кто? – насторожился Тимофей.

– Знать бы…

– Двое топают за нами, а ещё один… – быстро проговорил Рыжий. – Нет, тоже двое идут сбоку, за деревьями, так что…

– А как они выглядят? – поинтересовался Белый.

– Нуу… – Тимофей нагнул голову и скосил глаза. – Один, такой, выбрит, причёсан по моде, хоть в витрину ставь. Другой в комбезе, и борода такая, колечками…

– Колечками? – вздрогнул Сегаль.

– Ага. Хромает сильно.

– Хромает?..

Переглянувшись с Купри и Шуриками, Борис присел, якобы поправляя магнитные защёлки на башмаках. Встав, он бросил короткое:

– Это он!

– Кто? – нетерпеливо осведомился Сихали.

– Кому я ногу зацепил на Унтерзее, – осклабился Белый. – Жаль, что не оторвал…

– «Чёрное солнце» взошло… – пропел Рыжий, запуская руку под куртку.

– Как взошло, так и зайдёт, – отрезал Илья.

– Замечательно… – сказал Тимофей.

Он шагал, как и прежде, пружинисто, разве что походка его обрела мягкость кошачьей поступи. И ещё он прикладывал немалые усилия к тому, чтобы не каменеть спиной. Трудновато жить, полагаясь на свои рефлексы, но ведь до сих пор он както опережал убийц…

Неожиданно развесёлая компания чёрной молодежи повалила на аллею с гоготом и выкриками, вознамерившись на людей посмотреть и себя показать. Тёмнокожие, молодые, здоровые, не отягощенные знаниями и печалями, они топали в такт и ревели старинную боевую песню зулусов:

Эйая! Йа! Яайи, яайи, яайи, яайи, яайи, яайи, яайи, уа!

Бабете баявку зитела обисини…

Молодёжь отрезала океанцев с антарктами от их преследователей – те остановились покурить.

– Вызываем полицию? – нервно спросил Купри.

– Щас! – буркнул Харин.

– Подождём, – сказал Сихали, непринуждённо разваливаясь на скамье.

– Чего? – нахмурился комиссар.

– Чтобы можно было побеседовать без свидетелей.

– И без жертв среди мирного населения, – добавил Шурик Рыжий, приседая рядом с генруком.

– Золотые слова, – лениво сказал Сихали, поглядывая на скамью, облюбованную парочкой – смуглой мулаточкой с пышной гривой волос и белым худым парнем в очках – не в тех, что защищают от солнца, а в оптических, для коррекции близорукости.

Африканская гопа, завидев этих двоих и осудив подобный вид межрасовых отношений, окружила скамью и расселась на спинке, поставив ноги на сиденье.

– Мангати! – торжественно произнёс жилистый курчавый парень с кожей странного серого оттенка. – Что ты видишь, Мангати?

– О, Макала! – напыщенно ответил с другой стороны лавки чёрный лоснящийся толстяк. – Не что я вижу, а кого!

– И кого же, инкоси? [81]

– Я вижу белого бааса, [82]Мангати, охмуряющего нашу Коко!

– Верно, Макала! А ты что скажешь, Мгану?

– Непорядок, Мангати, – понурился Мгану.

– Надо бы нашим чёрным кулачкам, – задумчиво проговорил самый крупный из африканцев, – начистить это белое очкастое рыло.

– Веррна, Мбазо! – воодушевился Мангати.

Трое зулусов лениво встали, окружая белого. Тот загнанно озирался, блестя стёклами очков.

– Поможем? – спросил у Брауна Илья.

– Посиди, – успокоил его генрук. – Мужчина должен сам справляться со своими проблемами.

– Да их много…

– Но он ещё даже попытки не сделал, чтобы осадить кафров. [83]

– Точно, что кафры… – пробурчал Белый. – Вон, Цондзома – нормальный пацан. А эти…

– Эти везде одинаковы, – криво усмехнулся Браун. – Что чёрные, что белые… Ага, вот это уже наглёж.

Мангати, сопя и облизывая вывернутые губы, полез к девушке.

– Змей, приглядывай за нашими «друзьями», – бросил Тимофей, вставая.

– Я бдю.

Сихали неторопливо подошёл к разбитной гопкомпании. Не то чтобы он так уж стремился к справедливости…