Шрифт:
— Может, коньяку заказать? — предложил парень. Сергей отказался.
— А я тебя часто вспоминал, — сказал парень, глядя на него веселыми глазами. — Ты ведь всю мою жизнь переиначил... Помнишь нашего бывшего управляющего Логвина? Про которого ты фельетон написал... «Техника на побегушках». Так я был у Логвина шофером. Василием меня зовут. Возил его на персональной машине. А когда из леспромхоза пригнали агрегат, так это я на нем по дворам ездил и дровишки пилил... Ты меня тоже в фельетоне-то вспомнил... Ну, так вот, как мой начальничек узнал про то, что фельетон будет в газете, так и закрутился, как вьюн!
— Откуда он узнал?— спросил Сергей.
— Начальнику кто-то позвонил из редакции.
— Логвин тебе и посоветовал мне подкинуть?
— Что он, дурак? — засмеялся Василий. — Начальник сказал, что если фельетон напечатают в газете, то всю нашу шарашкину контору разгонят. А зарабатывал я там неплохо. Мужик он был понимающий и всегда давал подхалтурить... Вот я и взъелся на тебя. Чего это, думаю, он под нас копает? Чего ему, щелкоперу, надо? Я и по телефону тебе звонил. Предупреждал, значит...
— Дурак ты, Вася, — сказал Сергей.
— Был дураком, — не обиделся Вася.
— А теперь что же, поумнел?
— Я тебе, Волков, по гроб жизни благодарен, — сказал Василий. — Кем я был при начальнике-то? Пустым местом. Вася на побегушках... Приучился пить, знал, что начальник всегда выручит, если даже за рулем попадусь. Ну и все ему делал, что ни скажет. Не так его, как жену и ребятишек обслуживал. А когда начали нас шерстить после твоего фельетона, начальнику по шапке, а мне предложили сюда, в Жарки, в леспромхоз... Сначала я свету белого невзвидел! Из города-то в этакую глушь. Готов был тебя изничтожить. А приехал — и, веришь, почувствовал себя человеком. Работа нравится. Уважают. Вот назначили бригадиром. Видел у райкома Доску почета? Там пришлепнута и моя физия. Да и в вашей газете про меня не раз писали...
— Постой, — перебил Сергей. — Твоя фамилия не Ноготов? Василий Ноготов?
— Я самый и есть, — улыбнулся Василий.
Когда Сергей разговаривал с управляющим леспромхозом, тот рекомендовал отметить в газете одного из лучших лесорубов Жарковского леспромхоза Василия Ноготова. И в райкоме партии говорили о нем. «Вот уж воистину, — подумал Сергей, — пути господни неисповедимы. ..»
— Работаю лесорубом пятый год. Заколачиваю по три-четыре сотни в месяц. Купил «Москвича». В прошлом году женился на нашей учетчице... А сегодня у меня родился сын... Три кило шестьсот!
— Поздравляю, — сказал Сергей.
— Ты долго тут еще будешь?
— Завтра утром уезжаю.
— Жалко, — опечалился Василий. — Приезжай еще как-нибудь сюда! И ни в какие гостиницы, а сразу к нам. Дом мой рядом с библиотекой. Да любого спроси — покажут. Анастасия моя сибирячка, такие пельмени делает. ..
— Выпьем за твоего сына, — сказал Сергей, поднимая стакан.
Сергей приехал на автобусе в город в полдень. На густо-синем небе празднично сияло солнце. После суровой морозной зимы город медленно оттаивал: капало с крыш, блестели белые колпаки уличных фонарей, красочные витрины магазинов, тротуары. В солнечном свете купались липы, клены, тополя. В голых ветвях чернели разлохмаченные ветрами старые галочьи гнезда.
У нового здания автостанции выстроились в ряд залепленные до самой крыши мокрым грязным снегом большие разноцветные автобусы. В стороне шофер такси заменял на «Волге» спустившее колесо. Звякал о металл ключ, из машины доносилась негромкая музыка. Сергей поставил на скамейку свой объемистый дорожный портфель, сел рядом и, закурив, прислушался: оркестр исполнял симфонию Калинникова. В редакцию идти не хотелось. Домой тоже. Сергей возвратился из командировки на три дня раньше. Очерк о лесорубах он написал в гостинице, и теперь потянуло поработать над романом. Жена окончательно в Сергее разуверилась, особенно после того, как повесть возвратили из журнала. Повесть пусть полежит, до нее еще дойдет очередь... Вечерами, усаживаясь дома за письменный стол, Сергей чувствовал себя в чем-то виноватым. Жена метала на него недовольные взгляды, гремела в кухне посудой, пока он не предлагал ей сходить к
знакомым или в кино. Хлопнув дверью, она уходила. Но случалось, что, даже оставшись один, Сергей уже не мог работать. Подолгу сидел за письменным столом, расстроенный, и размышлял: «А может быть, она и права? Зря теряю время? Бывают же на свете графоманы... Пишут и пишут... в «семейный альбом!» Нет, он чувствовал, что роман получается. Иногда чувствовал, а чаще всего оставался недоволен написанным, рвал страницы... и снова садился за стол. Куда и кому предложить свою рукопись, он не задумывался, да это его и не волновало. Его увлекала сама работа. То, что ему вечером нравилось, на другой день вызывало отвращение, и он безжалостно уничтожал написанное и снова все переписывал... Он не торопился, ни на что не надеялся. Просто знал, что, если не будет писать, вся его жизнь потеряет смысл... И это невозможно было объяснить Лиле, она не понимала его и, главное, не хотела понять...
Сергей бросил в лужу окурок, поднялся, взял портфель и пошел к автобусу. Домой он сейчас не пойдет. У него в кармане ключ от квартиры Лены Звездочкиной. Он как-то пожаловался, что не может дома работать, и Лена, отцепив от металлического колечка запасной ключ, тут же вручила ему.
— Приходи в любое время, — сказала она. — И работай.
До сегодняшнего дня Сергей еще ни разу не воспользовался этим ключом, хотя и бывал у Лены часто. Он звонил ей, сообщал, в какое время придет. Сейчас часы показывали половину первого. Лена вернется с работы в шесть. У него почти пять часов в запасе!..