Первое, что испытала Лиля, было чувство злорадного удовлетворения: так, дескать, тебе и надо! Не будешь за чужими женами ухлестывать! Теперь она сразу поверила ьисторию с ревнивым мужем, утопленной женой и же­стоко наказанным любовником. Тем более что главной уликой и доказательством служили лакированные лодоч­ки тридцать шестого размера. Какая-то досужая жилич­ка ухитрилась даже выяснить размер туфель.

Поздно вечером Лиля все-таки позвонила в регистра­туру и узнала, что операция прошла благополучно и больной Сергей Волков уже очнулся после наркоза.

В тот же вечер Лиля позвонила в Москву. Очень дол­го разговаривала с Семеном Борисовичем. Когда повеси­ла трубку, на лице была довольная улыбка: адвокат сообщил, что заинтересовал Лилиным предложением об обмене квартиры одного своего клиента. У него астма, врачи настоятельно рекомендуют уехать из Москвы. У старика четырнадцатиметровая комната в сносной ком­мунальной квартире, и он согласен обменять ее на одно­комнатную квартиру в другом городе, но сможет обме­няться лишь осенью. Кстати, заняться обменом просил Семена Борисовича, которому полностью доверяет...

Лиля тут же уселась за письмо отцу. Она уже писала ему, что в Москве есть свой человек, который поможет с обменом. Кстати, идея переехать в Москву принадле­жит отцу. Николай Борисович писал, что главное пропи­саться там, зацепиться. И пусть дочь меняет свою одно­комнатную квартиру на любую конуру, потом он постро­ит кооперативную квартиру. Он тоже решил с матерью перебраться в Москву. Для начала купят дом в Подмо­сковье, а потом приобретут кооперативную квартиру, но для этого Лиле нужно обязательно прописаться там. Тогда легче будет и родителям перебраться. А дачу под Москвой можно купить лишь в том случае, если есть мо­сковская прописка. И вот все складывается как нельзя лучше: Лиля обменяет свою квартиру на московскую, дачу отец оформит на ее имя, и они все снова будут жить вместе...

А тут еще Сергей дал такой прекрасный повод! Лю­бой суд теперь разведет их без лишних слов. На кварти­ру Сергей претендовать не будет, уж это-то Лиля знала точно. Не такой он человек, чтобы затевать из-за этого тяжбу. Итак, прощай, нелюбимый город, и здравствуй, Москва!..

А потом была первая встреча с мужем. Бледный, от­решенный, с этими длинными резиновыми шлангами-пиявками, присосавшимися к его ноге. Впервые за шесть лет семейной жизни Лиля видела его таким слабым и беззащитным. Он мог схватить ее на руки и подбросить к потолку, будто маленькую девочку, на мотокроссах выхватывал из грязи тяжеленный мотоцикл и снова мчал­ся на нем к финишу... А сейчас осталась лишь тень прежнего Сергея Волкова.

Лиля хотела быть с ним сухой и официальной, пусть почувствует, что она здесь по обязанности, пока считает­ся его женой. Но когда он поднял на нее свои продолго­ватые почти прозрачные глаза, в которых застыло совер­шенно новое, не свойственное ему выражение боли и тоски, она растерялась. Застряли уже готовые было со­рваться резкие слова, отступила мстительная злость. Ей захотелось прижаться к этому обострившемуся, зарос­шему щетиной лицу и заплакать...

Сергей взглянул на нее и нахмурился — он почувст­вовал ее состояние, — потом хотел улыбнуться и что-то сказать, но губы его мучительно искривились, видно бы­ло, что ему очень больно, но он пытается скрыть. Он про­шептал:

— Скажи родителям, чтобы пока... не приходили. Видишь, я какой... — Он все-таки улыбнулся уголками губ, но в глазах было все то же выражение, которое так поразило Лилю.

Потом подошла сестра и сказала, что на сегодня до­статочно, больной еще очень слаб. У двери Лиля огля­нулась: Сергей, широко раскрыв глаза, смотрел в потолок, а резиновые черви-шнуры, извиваясь, заползали к нему под одеяло.

Это было в тот первый ее приход в больницу, а потом вся эта глупая история с ревнивым мужем и утопленной женой (как она могла поверить!) оказалась сплошной выдумкой досужих кумушек. К Сергею приходил следо­ватель, и он ему все рассказал. Оказалось, что это уже не первый случай нападения на девушек в позднее вре­мя. И скорее всего, дело рук одних и тех же хулиганов, но пока ни шайку, ни девушку, бросившую в страхе свои туфли, не нашли. И прикованный к постели Сергей ни­чем помочь не мог, да он никого и не узнал бы в лицо...

Рядом с Лилей сидела молодая женщина и любовно перекладывала в сумке свертки с угощением. Она даже ухитрилась где-то раздобыть несколько крупных оран­жевых апельсинов. Лиля вспомнила, что до ближайшего гастронома всего две автобусные остановки. Взглянув на золотые часики, встала и вышла в залитый солнцем больничный парк. Надо купить чего-нибудь, хотя он и не просил. Как-то неудобно так вот, с пустыми руками. Можно колбасы и сыру. Апельсины она бы и рада, да где их достанешь?

Когда Лиля вышла на заасфальтированный больнич­ный двор, где у фасада главного корпуса стояли несколь­ко молочно-белых «Волг» с красными крестами, с дороги свернул к стоянке черный мотоцикл. Стройная девушка в светлых брюках и черном свитере соскочила с седла, поставила мотоцикл на подножку и, тряхнув пылающими на солнце золотистыми волосами, собранными в «кон­ский хвост», зашагала к вестибюлю. В руке у нее краси­вая черная сумка. Походка у девушки легкая, пружини­стая. Казалось, она сейчас обязательно что-нибудь выки­нет: подпрыгнет вверх или пройдется в танце. Внезапно остановившись, девушка сняла кожаные мотоциклетные краги, небрежно засунула в карман брюк и бросила че­рез плечо взгляд на Лилю, стоявшую на остановке. Всего на один миг встретились их глаза—девушка тут же от­вернулась и зашагала дальше, но Лилю будто током уда­рило. Она могла поклясться, что никогда эту девушку не видела. Да и вообще, девушка на мотоцикле — это ред­кое явление в городе. Если бы Лиля ее хоть раз увидела, то обязательно запомнила бы. Почему же тогда она так заинтересовала ее? .. Тут подошел автобус, и Лиля под­нялась в него. В заднее стекло она снова взглянула на

девушку в светлых брюках. Из кармана смешгю торчали огромные перчатки с широкими раструбами, а бронзовый хвост ярко сиял на горделиво вздернутой — так Лиле

по­казалось— голове. У самой двери девушка остановилась и тоже оглянулась, но Лилю она, конечно, уже не могла увидеть. Даже издали выделялись на ее загорелом лице огромные глубокие глаза. «Красивая и весьма оригиналь­ная девица», — отметила про себя Лиля, ощущая какое-то непонятное беспокойство.

Когда она вернулась из магазина, в вестибюле было пусто. Все посетители разошлись по палатам. Больные в одинаковых мышиного цвета халатах и разноцветных полосатых пижамах сидели в парке на скамейках, про­гуливались с родственниками по засыпанным красным гравием дорожкам. Костистые бледно-желтые лица боль­ных разительно отличались от прихваченных весенним загаром лиц здоровых людей. Наверное, поэтому род­ственники и знакомые, беседуя с больными, казались несколько смущенными, как бы стыдясь своего цветуще­го вида.