Тогда был большой дождь, но праздник решили не отменять…. Почему? Они были бы живы сейчас…. Его отбросило последний раз и вдруг все прекратилось. Он сделал один рывок и замер. Потом еще один и опять остановка. Потом сделал медленный шаг вперед и опять остановился. Цель была близка: прекрасное длинное бревно лежало на его пути. Его как раз хватило бы, чтобы достроить крышу. Он смог бы разделить его пополам и одну часть обменять на еду, а второй закрыть дыру в стене, через которую соседи могут подглядывать за ним и прекрасной Солей. Еще один шаг…. Вот уже он ухватился за конец бревна – как будет она гордиться им, когда он принесет на площадь это бревно! Он попытался сдвинуть его – все будет очень медленно, но к вечеру он обязательно успеет. Только бы свет не погас….

Йохам бросил прутик и встал, посмотрел на солнце – день начинал уходить. Надо идти к жене, сказать, чтобы готовила еду. Скоро, очень скоро он сможет покинуть этот старый дом и надеть костюм, и встать в полный рост, и сказать всем, как они заблуждались, думая, что он простой плотник…. Наступает время Истины – и простой плотник станет тем, кому воздадут почести по заслугам, забытым всеми Святыми Писаниями! Он сможет доказать им, что все, что свершилось было делом рук и трудов его, а не тех, кому приписывали тысячелетия его лишения. Сколько горя! Сколько лжи и несправедливости! Вечность забвения. Горе, горе вам, презревшим Истину! Дети, забывшие отца и непомнящие родства, горе вам!

Дети проснулись после дневного сна. Вот уже кричат и смеются. А старшему скоро в школу…. Все скоро кончится, только не надо никого жалеть – Бог свидетель – все во славу Его. И Йохам сделал шаг и свет погас для трудолюбивого муравья, и не дождется Солей своего жениха, и счастливы будут теперь ее родители, потому что к Солей вчера сватался сын Распределителя труда. Никогда не будет ее муж таскать бревна и еду – не будут смеяться над ними соседи, когда их зять грязный и усталый принесет заработанные за долгий день остатки пищи из общего котла. У них будет собственный дом, и дочь будет всегда сыта, и их внуки уж точно станут Охранниками, и будут на них работать эти грязные скоты….

И Йохам сделал шаг к дому, с отвращением думая о домашнем обеде. Только один день отделял его от счастья, и он его проживет во славу всех Святых. Телефон, как всегда, завибрировал неожиданно в кармане широких старых рабочих брюк – он всегда пугался – никак не мог привыкнуть к этой штуке. Звонок он не мог поставить – жена не должна была знать, что у него есть телефон. Запилила бы точно, потому что уже очень давно она просила его купить такой, а он отговаривался верой, которая запрещает такие небожьи приспособления. И вера запрещала, но не всем. Вера вообще пластичная штучка: любой закон работает только для тех, для кого писан, но не для тех, кто пишет. В этом суть закона. Нельзя же соблюдать то, что сам придумал? Поверить в собственную фантазию – удел слабых умом, а вера – удел слабых духом…. Впрочем…. Надо отвечать на звонок. Йохам зашел в курятник и достал телефон. Звонить мог только один человек, и это был он.

– Говори.

– Тебя уже ждут.

– Хорошо. Завтра наступит утро, тогда и поговорим. – Собеседник его понял.
– Скажи, чтобы все приготовили. Я приеду сегодня ночью. Пусть все случится так, как написано. Больше не звони.

Йохам выключил телефон, потом открыл крышку аккумулятора, вынул его и аккуратно опустил в навозную кучу. Крышку засунул туда же, а сам телефон, ставший совершенно бесполезным куском пластмассы, положил под мельничный круг и медленно повернул колесо – раздался легкий треск, превративший некогда весьма приличную, хотя и недорогую «Моторолу» в мелкую черную крошку. Йохам смел пластмассовую пыль себе под ноги, и курицы сразу налетели, думая, что им бросили еды. Он подумал и, зачерпнув пригоршню зерна, посыпал себе под ноги: «Глупые птицы, пожирающие сотовый телефон. Смешно и грустно». Он вышел из курятника и пошел к дому. «Так и мы: даже не думаем, что делаем. Но, выхода нет. Кто кого – так было и так будет. И все во славу Его. Ему решать и Он уже тогда все решил. Каждому по трудам и терпению его да воздастся». Жена стояла у двери и, молча и медленно, вытирала руки о передник.

– Есть будешь?

– Поем в городе. – Он прошел в дом.

– Тогда я отдам твою долю соседке – она вчера дала нам фруктов из сада господина Штока. – В спину мужу прокричала жена. Со слухом у нее что-то второй году уже, вот и орет. Думает, что ее не слышно – а что слышать-то?

– Господина Штока.
– С издевкой пробормотал Йохам. – У этого господина мать стирала чужое белье, а отец пас овец у Кфар Кану и слыхом не слыхивал о Чуде Господнем…. Взять бы его за грудки, да головой об стену, чтоб спесь его улетучилась. Господин…. – Йохам надел куртку и, оглянувшись – не вошла ли в комнату жена – достал из-под доски в стене запечатанный конверт, еще один телефон и кошель с пачкой наличных. Приладил на место доску в стене, рассовал все по карманам куртки и вышел из дома, протиснувшись между стоявшей, словно камень толстой женой и дверным косяком, который давно стоило бы приладить на место, да все руки не доходили.

Дорога до деревни Наин была неблизкой. Надо было поспеть до полуночи и еще подняться на гору Табор. Времени отчаянно мало, но это случится сегодня. Пора. Все слишком долго ждали и устали. Кто от ожидания, кто от страха. Ладно. Хватит историй, фантазий и сказок – наступает время истины, которая нужна только Ему.... (Нужна ли, Йохам? Ты уверен в этом?)

В двух часах езды от дома Йохама, в зале прибытия аэропорта Бен-Гурион, сидели три человека. Три молодых человека в ярких рубашках не вызывали никакого подозрения у офицеров полиции, которые следили больше за прибывающими, чем за встречающими. В этом всегда ошибка стражей. Зло не входит в двери, как гость – оно приходит нежданно и живет в доме и ждет, когда все пойдут навстречу входящему. Вот тогда оно окажется у них за спиной – и в это момент начинается праздник.

Самолет подруливал к стоянке и один из трех молодых людей оборвал громкий разговор о футболе и посмотрел на монитор. Двое других продолжали громкий спор. Рядом стоящие полицейские улыбались, слыша, как жарко спорят эти молодые люди. (Всегда, всегда надо говорить отчетливо и громко, чтобы тебя не заподозрили, а если твой разговор тих и невнятен – тебе не надо удивляться потом, что кому-то ты стал интересен).

Самолет подруливал и в самолете был я. Самолет подруливал дольше, чем все, что случилось потом (так мне показалось). Дальше все очень быстро – быстрее, чем в романах – не прошло часа и в окне автомобиля Тель-Авив. «Здесь опасно. Террористы взрывают бомбы. Надо быть осторожнее». Странно насколько глупость глубоко внутри: о чем я думаю? Какие террористы? Я в машине. В машине три молодых человека, которые просто подошли ко мне после паспортного контроля и взяли мою сумку. Проводили меня к машине, и я молчал. И молчали они. И вот – мы едем: они и я. Глупость? Конечно. Но, мы же едем. И это я. И это они. А за окном Тель-Авив, где террористы, наверное, уже взрывают бомбы….