Грохот выстрела разом прервал мои мысли. «Убил, убил кто-то другой. А может, промахнулся?» — мелькнула последняя надежда.

Мимо меня по редкому осиннику, именно там, где только что скакал заяц, пронеслись с отчаянным лаем собаки. Ну что толку: они гонят по свежему заячьему следу, сейчас добегут до того места, где стреляли, и, конечно, смолкнут — значит, зверь убит. А может, и не смолкнут, погонят дальше?..

Я стоял в каком-то нервном напряжении, вслушиваясь в удаляющиеся голоса гончих. Неожиданный громкий крик разом решил всё.

— Сюда, сюда! — на весь лес разнесся Колькин голос.

А вот и собаки смолкли — значит, Коля убил.

Я поспешил на его голос через мелколесье, через кусты. Выбрался на соседнюю лесную поляну. Гляжу — на ней уже все в сборе, стоят толкуют, руками размахивают. Собаки тут же вертятся возле охотников. Я тоже подошел к компании.

— А ты не стрелял? — спросил меня Сережа.

Я отрицательно покачал головой.

— Я тоже не стрелял.

— А мимо меня прямо в двух шагах прошел, — волнуясь, заговорил Миша. — Я его справа жду, оглянулся случайно — а он совсем с другой стороны катит, чуть с ног не сшиб.

— А ты бы его шапкой, шапкой ловил… — захохотал Коля.

— Какой там шапкой, — перебил Миша, — я и глазом моргнуть не успел.

— А на меня прямо по дорожке выскочил, — сказал Копаев. — Вижу, сыплет. Ну, думаю, ложись! Подпустил поближе, тяну, тяну за спуск, не стреляет, курки не взвел — вот досада-то.

Услыхав эти рассказы, я сразу успокоился — значит, не на меня первого он выскочил. Могли убить другие еще раньше. Один не успел, у другого курки спущены, значит, оплошность и со старым охотником может случиться. И я тоже рассказал, как упустил случай подстрелить косого.

— Эх вы, дружки-приятели, — подмигнул нам Колька, — на охоте не спать, а охотиться нужно, вот что! — Он поднял с земли свою добычу, здоровенного русака, лихо встряхнул его. — Вот он, косоглазенький! — Коля отрезал обе задние лапки и угостил собак.

Те съели мигом вместе с шерстью, только облизнулись. Давай, мол, еще. Но больше Коля не дал. Он привязал зайца на ремень и ловко перекинул через плечо.

— Ну пошли, пошли, сейчас еще найдем! — Он посвистал собакам.

Те встрепенулись и снова бросились в лес. Мы тоже разошлись цепью, пошли дальше.

И снова волнующее ожидание. Слух напряжен до последних пределов, ловит каждый шорох, каждый звук.

А звуков в осеннем лесу немало: то лист зашуршит, падая с ветки на ветку, то застучит о ствол дерева хлопотливый дятел, то пронзительно закричит сойка. А вот заквохтали спугнутые с рябины дрозды. Целая стайка их пролетела мимо меня и расселась по деревьям.

Может, стрельнуть, ведь совсем недалеко? Нет, не стоит. Разве за такой дичью я пришел сегодня в лес? Выстрелишь, а глядь — заяц где-нибудь поблизости, еще отпугнешь.

Я посмотрел на рассевшихся по деревьям дроздов и подумал: «Еще, кажется, так недавно мы с Сережей охотились вдвоем с одним ружьишком «монтекристо» в саду за городом. Тогда дрозд казался желанной дичью, а вот теперь и стрелять в него не хочется, теперь в руках у меня уже настоящая дробовая двустволка. Может, даже сегодня из нее застрелю зайца. Ведь мог же застрелить, рядом был». И от одной этой мысли снова до боли сжалось сердце.

«Ай-ай-ай-ай!» — где-то совсем близко неожиданно взвизгнула и залилась Найда. И тут же ее высокий плачущий голосок подхватил низкий сочный баритон Амура. Видно, собаки наткнулись на совсем свежий заячий след, может, даже сами вспугнули зверька с лежки, вспугнули и сразу погнали.

У меня от волнения даже мурашки по телу побежали. Сейчас, сейчас выскочит!.. Я подобрал в руку ружейный ремень, быстро взглянул на курки: взведены ли? Все в порядке.

А собаки заливаются громче и громче. Это уже не лай, это какой-то бешеный рев, и стоны, и плач. Будто проснулись лесные духи, проснулись и все разом зашили, захохотали, заплакали.

Я стоял, замерев на месте, вглядывался в каждую прогалинку между деревьями, вглядывался до боли и глазах и в то же время как очарованный слушал; слушал не только ушами, но, кажется, всей душой, всем сердцем эту ни с чем не сравнимую музыку. Да, именно музыку разноголосого гона в осеннем притихшим лесу.

Всего две собаки, два голоса: один высокий, заливистый, с каким-то надрывом, а второй — низкий, мужественный, но такой же взволнованно-страстный. И вот их певучая перекличка наполняет собой весь лес. Нет, это не так: поют не только они — вместе с ними поет и лесное эхо. Оно, именно оно сотнями своих голосов создает этот ни с чем не сравнимый хор, хор ликующих лесных духов.

Как хорошо! И даже немножко жутко. Кажется, вот-вот эта лавина звуков налетит на тебя, захлестнет… И вдруг выстрел. Проклятье! Будто ножом по сердцу. Убит или нет? Гончие смолкли. Вот и конец. Кто же убил?