— Эту картину написал самый тонкий, самый замечательный певец русской природы — Левитан, — с глубоким уважением промолвил Николай Дмитриевич. — Левитан был учеником Саврасова, его любимым учеником и другом Чехова. В своих картинах он выразил то же грустное раздумье о жизни, что и Чехов в своих рассказах. Недаром же в Ялте в домике Чехова над его камином — картина Левитана. Сумерки, стога сена. Очень хорошая и очень грустная картина. Она как бы говорит вам об уходящем дне, об уходящем лете. Все светлое, радостное в жизни проходит. Подумайте об этом, подумайте и умейте его оценить. Искусство — великая вещь…

Резкий звонок колокольчика прервал Николая Дмитриевича.

— Ну вот и урок кончился, — как бы сам очнувшись от своих мыслей, сказал учитель. — Вот мы чуть-чуть и познакомились с искусством живописи. Но заниматься живописью — это не только слушать, а, в первую очередь, действовать: рисовать и писать. В следующий раз пойдем с вами куда-нибудь на речку или в лес и попробуем собственные силы. Неважно получится — не беда, не обязательно стать художниками, это не всем дано. Не у каждого есть к тому способности. Но научиться видеть, чувствовать и любить все красивое в жизни и, пожалуй, прежде всего природу — это сможет каждый из вас, каждый, кто только захочет.

— Хотим, все хотим! — загалдели ребята. — Николай Дмитриевич, когда пойдем в лес, на речку?

— Погодите, погодите немного. Вот составим расписание занятий и пойдем.

— Вот это да! — восторженно сказал, подходя к нам, Толя Латин. — Говорит, точно картину рисует, прямо все видишь, как наяву. А про грачей-то как здорово! Мне и впрямь показалось, что они за окном орут. Колдун, да и только! — одобрительно закончил он.

Больше уроков в этот день не оказалось, и мы все трое уселись в уголке класса и начали обсуждать будущие живые картины. Урок Николая Дмитриевича оказался как нельзя более кстати; он подстегнул нашу фантазию.

Я предложил: «Мороз, Красный нос», «Дедушка Мазай и зайцы» и сценку с Джеком из «Крестьянских детей». Толя сказал, что все он нарисует в точности, что все это для него плевое дело. Лева усомнился.

— Уж очень сложная декорация, — сказал он, — зимний лес в одном случае, а в другом — разлив реки. Очень трудно это сделать. А я вот предлагаю что-нибудь из Гоголя. Ну, хоть как Пацюк ест вареники и они сами к нему в рот скачут.

— А как же сделать, чтобы скакали? — заинтересовались мы с Толей.

— Очень просто. Сделать вареники из мягкого хлеба, обвязать ниточками. Дергай за них — вот вареники и поскачут, куда надо.

— Но ведь все увидят, что вареники на ниточках привязаны, — сказал Толя.

— Нет, не увидят, — возразил Лева. — Для этого сзади на сцене нужно черный платок какой-нибудь натянуть или черный экран поставить. На черном фоне черная нитка совсем незаметна, а белый вареник хорошо будет виден.

— Отлично придумал! — одобрил Толя.

Мне тоже такая картина очень понравилась. Я только боялся, как бы тот, кто за сценой будет управлять варениками, не запутался бы в нитках. Вдруг вареник выскочит да повиснет в воздухе, придется тогда самому Пацюку за ним скакать.

Но Лева успокоил меня:

— Уж этого не бойся. Управлять варениками я сам буду. Мы дома часто теневой театр устраиваем, с паяцами на ниточках. Они у нас так лихо пляшут! И никогда ничего не путается. Поаккуратней сделай, вот и все.

Кроме этой картины, вернее, сценки, мы других картин никак не могли придумать.

— А почему обязательно картины? — вдруг спросил Лева. — Давайте лучше просто сценки поставим. Ну, хоть Чичиков у Ноздрева, как они в шашки там играют.

— Верно! — поддержал Толя. — Я буду Ноздрев. Уж так загримируюсь — животики надорвете.

Роль Чичикова дали мне. На этом и покончили. А чтобы не откладывать дело в долгий ящик, решили тут же попробовать прорепетировать первый номер с варениками. Сбегали к знакомому портному, благо он жил недалеко, попросили у него катушку черных ниток, обещали завтра же вернуть за эту совсем новую. Ну, а пустых катушек у него оказалось пропасть. Он охотно их дал. Вот и вся техника.

Вернувшись в училище, тут же в классе для пробы натянули от окна к печке веревку, на ней крутились нанизанные, как бусы, три пустые катушки.

Через каждую катушку перекинули по нитке, а к концу ниток прикрепили по куску мягкого хлеба. Для этого Толя пожертвовал захваченным из дома завтраком. К этим же хлебным «вареникам» прикрепили еще по две нитки. Их, как вожжи, перекинули через плечи Толи. Он уселся на пол, изображая Пацюка. Вареники положили в какую-то коробку, — пусть она изображает миску.