– Это царский подарок! – воскликнул правитель. – И я не знаю, как тебя отблагодарить за щедрость. Пожалуй, всего золота моей казны не хватит для этого.

– Мне не нужно золота, государь, я попрошу вас о небольшой услуге. Я ищу одно семейство, но ничего о нем не знаю, кроме нескольких примет в родовом гербе.

– Нет ничего проще! – ответил правитель. – Тебе помогут в этом геральдические таблицы моего государства.

Он вызвал архивариуса и поручил его заботам обрадованную вещунью.

Не менее двух часов провела Филистена у архивариуса и, наконец, нашла то, что искала, то, ради чего проделала огромный и опасный путь на север.

Преисполненная новых надежд вещунья поспешила на постоялый двор. Но там ее ждали неприятности. Хозяин постоялого двора, как и многие горожане, отправился на судилище и оставил без присмотра очаг. Оплошность обернулась пожаром. Дым, конечно, вовремя заметили, но часть дома сгорела. Пострадала и комната Филистены. В общей неразберихе на улицу выбрасывали все вещи, находящиеся в комнатах, выбросили и узелок вещуньи, в котором оставалась рукопись «Девяносто девятой песни». Но, когда она прибыла на место, узелок оказался пуст. Манускрипт исчез. Филистена искала его вокруг дома, выспрашивала всех свидетелей пожара, но ничего не смогла узнать. Многие сходились во мнении, что рукопись могла вывалиться из узелка и остаться в доме, а если так, то она непременно сгорела.

Долго Филистена горевала, но делать было нечего. Немного успокоившись, она отправилась в дальнейший путь…»

Марта оборвала рассказ и посмотрела на Себастьяна. Он мирно спал в своем кресле. Она улыбнулась, покачала головой и промолвила:

– Спи, влюбленный звездочет. Тебя ждет счастье, о котором ты и не подозреваешь, но которого достоин.

Глава двенадцатая

Недовольство честных горожан. – Бредовые догадки некоего весельчака-студиозуса. – Себастьян признается в любви Леоноре, а та ведет себя странно и назначает ему свидание.

Было уже около полудня. Себастьян быстро шагал по городу, досадуя на свою сонливость и сердясь на Марту за то, что та дала ему так долго спать. Но как ни спешил звездочет, он все же заметил некоторую перемену, произошедшую в городе. Горожане не прохаживались по улицам, как это обыкновенно бывало, не спешили по своим делам, а собирались в небольшие группы и что-то обсуждали. Проскочив мимо дюжины таких сборищ, Себастьян замедлил шаг. Им вдруг овладело невнятное беспокойство. «Что если за то время, пока я беспечно спал, что-нибудь произошло с Леонорой? – в отчаянии думал он. – Что если за ночь бедняжке стало хуже?» Эта мысль заставила его вовсе остановиться и подойти к ближайшему сборищу горожан, толпившихся под огромным чугунным кренделем возле хлебной лавки Булта Хлебника.

– Господа, – спросил звездочет, пробиваясь в глубь толпы, – что произошло, и отчего вы все здесь столпились?

– Ты меня удивляешь, Себастьян, – ответил Том Глина, который оказался здесь же. – Разве ты не был вчера на балу у бургомистра?

– Был, конечно, – ответил Себастьян.

– Тогда о чем ты спрашиваешь?

– Неужели, – воскликнул звездочет, – бедной Леоноре стало настолько хуже, что она?.. – он не решался договорить.

– Да что нам за дело до какой-то конопатой девчонки! – сердито воскликнул Булт, который высунулся из-за прилавка, сложив на нем свои огромные, как пшеничные батоны, руки.

– Причем тут эта разодетая гордячка?! – возмутилась и даже топнула ногой одна из городских кумушек.

Себастьян был совершенно сбит с толку. Он недоуменно посмотрел на сограждан и растерянно промолвил:

– Да как же… Ведь племяннице бургомистра вчера сделалось дурно…

– Ах, ей стало дурно! – негодующе произнесла кумушка. – А мне? А всем нам? Постыдились бы, господин звездочет! У меня до сих пор руки трясутся. Вот, полюбуйтесь… – и она выставила напоказ свои толстые веснушчатые руки, которые и впрямь дрожали.

– Это форменное свинство, вот что я вам скажу, – продолжала горячиться она. – Созвать гостей и натравить на них полчища мерзких насекомых. И это наш бургомистр!

– Напрасно вы так поносите бургомистра, – вступился за отца города Том Глина. – Он тоже несчастная жертва. Может быть, насекомые проникли в дом против его воли.

– Тем более, – не унималась кумушка. – Какое непростительное легкомыслие! Знать, что в твой дом придут лучшие люди города, и не заткнуть как следует щели.

– Говорят, бургомистр от стыда заперся у себя в кабинете и боится показаться на люди. Даже в ратушу сегодня не ходил, – вставил свое слово стекольных дел мастер Гуго Кривой.

– Удивляюсь, как это он до сих пор не сгорел со стыда, – пробурчал угрюмый булочник.

– Помилосердствуйте, – сказал гончар, – пожара нам только не доставало.

– Я собственными глазами видел, – тихим и задушевным голосом говорил Гуго, – как дирижер, господин Мантис, взмахнул своими огромными ручищами, схватил какого-то гамбиста и съел его в одно мгновение.

Городская кумушка ахнула, а явившийся откуда-то весельчак-студиозус расхохотался.

– Вот уж воистину, – сквозь смех говорил он, – сапожник ходит без сапог, а человек, снабдивший полгорода очками, плохо видит. Вовсе это был не дирижер, а здоровенный богомол, которого вы, стекольный мастер, из-за зеленой окраски, приняли за маэстро.