Вместо этого Бучу предстало ужасное зрелище: Вишу стоял на парапете, огибающем террасу, голый, качающийся на ветру и… весь светящийся.

– Господи Иисусе… Ви.

Брат покачнулся, затем широко раскинул свои излучающие свет руки. С безумной улыбкой на лице он медленно повернулся кругом.

– Мило, не правда ли? Я такой везде.

Он поднес бутылку к губам и с трудом отпил из нее.

– Эй, как считаешь: они теперь меня свяжут и покроют татуировками каждый дюйм?

Буч медленно пересек террасу.

– Ви, приятель… как насчет того, чтобы слезть оттуда?

– Зачем? Бьюсь об заклад, я достаточно умен, чтобы полететь.

Ви глянул вниз в тридцатиэтажную пропасть. Он раскачивался на ветру, его сверкающее тело было ослепительно красивым.

– Точно: думаю, я настолько умен, что смогу перехитрить гравитацию. Хочешь посмотреть?

– Ви… – Проклятье, – Ви, дружище, слезай оттуда.

Вишу посмотрел на Буча и, кажется, внезапно протрезвел, сведя брови к переносице.

– Ты попахиваешь как лессер, сосед.

– Знаю.

– А почему?

– Скажу, когда слезешь.

– Шантаж, шантаж…

Ви сделал еще один глоток водки.

– Я не хочу слезать, Буч. Я хочу летать… улететь.

Он поднял лицо к небу и пошатнулся… затем восстановил равновесие, размахивая бутылкой.

– Упс. Чуть не упал.

– Вишу… Матерь Божья…

– Итак, коп… Омега снова в тебе. И кровь в твоих венах черна.

Ви откинул с глаз волосы, и на виске показались татуировки, черные на фоне светящейся кожи.

– И в то же время ты не подлинно злой. Как она сказала? Ах да… семя зла – в душе. А ты… ты, Буч О’Нил, обладаешь доброй душой. Добрее, чем у меня.

– Вишу, спускайся. Сейчас же…

– Ты мне сразу понравился, коп. С того момента, как тебя встретил. Нет… не с первого. Когда в первый раз встретил – хотел убить. Но потом ты мне понравился. Очень.

Господи, выражение лица Ви не могло сравниться ни с чем, что Буч когда-либо видел. Печаль… привязанность… но больше всего… тоска.

– Я наблюдал за вами, Буч. Я наблюдал, как ты… занимаешься с ней любовью.

– Что?

– С Мариссой. Я видел тебя на ней, в клинике.

Ви рассекал сияющей рукой воздух.

– Это было нехорошо, я знаю, и мне очень жаль… но я не мог отвернуться. Вы были такие красивые вместе, и я хотел… э, да черт – плевать. Я хотел ощутить то же самое. Хотя бы раз… Хотел знать, что это такое – заниматься нормальным сексом, любить ту, с которой вместе кончаешь.

Он зловеще рассмеялся.

– Что ж, то, чего я хочу сейчас, не совсем нормально, да? Прощаешь мне мою извращенность? Простишь мой наводящий оторопь постыдный изъян? Черт… как же я унижаю обоих нас…

Буч готов был сказать своему другу что угодно, только бы тот слез со стены, но, похоже, он сам чем-то ужасал Ви. А в таком случае говорить не обязательно. Ничего нельзя поделать со своими чувствами, но Буча не испугало это открытие. И не удивило.

– Ви, друг, у нас все классно. У тебя и у меня… все классно.

Лицо Ви утратило тоскливое выражение и превратилось в холодную маску, которая в данной ситуации выглядела ужасающе.

– Ты был моим единственным другом.

И опять этот отвратительный смех.

– Хотя у меня были родственники, ты стал единственным близким мне созданием. Ты же знаешь, у меня не очень-то получается строить взаимоотношения. Ты отличался от других.

– Ви, со мной то же самое. Но не можем ли мы…

– И ты не был таким, как все остальные, – тебя никогда не заботило, что я чем-то отличаюсь от тебя. Другие… они ненавидели меня, потому что я от них отличался. Это, конечно, не так уж важно. Они сейчас все мертвы. Мертвы, мертвы…

Буч понятия не имел о том, что за околесицу несет Ви, но содержание не имело значения. Проблема в том, что все это произносилось в прошедшем времени.

– Я до сих пор твой друг. Я навсегда твой друг.

– Навсегда… забавное словцо – навсегда.

Ви стал сгибать колени, еле удерживая равновесие, пока приседал на корточки.

Буч двинулся вперед.

– Нет, коп, не смей. Стой, где стоишь.

Ви поставил бутылку с водкой вниз и провел кончиками пальцев по горлышку.