И все это время она пьет… пьет, пока не наполнится, не насытится, не наестся вдоволь.

О ней позаботится кто-то другой.

Буч опрокинул на стол стакан с двойным виски.

Черт побери. Он сейчас развалится на части. Распадется прямо здесь, его изнывающие внутренности вывалятся на пол, жизненно важные органы будут путаться под ногами незнакомых ему людей вместе с упавшими салфетками и чеками от кредитных карт.

Официантка, добрая душа, вернулась с очередной порцией.

Поднимая стакан, он прочитал себе нотацию:

«О’Нил, соберись и вспомни о гордости. Верь в Мариссу хотя бы немного. Она никогда не переспит с другим мужчиной. Она не поступит так».

Но секс – все же часть этого.

Проглотив очередную порцию, он понял, что у кошмара есть еще одна сторона. Питаться ей нужно будет регулярно. Значит, они снова и снова будут через это проходить.

Черт! Ему бы хотелось думать, что он взрослый мужчина, достаточно уверенный в себе, чтобы справиться с ситуацией, а не собственник и эгоист. Но в следующий раз, когда ей понадобится кровь, все повторится: она отправится в объятия другого мужчины, он же будет пить в одиночку здесь, находясь на грани самоубийства. Только станет еще хуже. А потом – опять… Он так сильно любит ее, так глубоко, что это разрушит их обоих, и на это не потребуется много времени.

И какое будущее их ждет? То, как он в последнее время глотает виски, оставляет его печени не более десяти лет жизни, а вампиры живут веками. Он станет всего лишь маленьким штрихом в ее долгой биографии, выбоиной на дороге к тому дню, когда она наконец найдет себе подходящую пару, мужчину, который даст ей все, в чем она нуждается.

Когда официантка принесла новую порцию двойного виски, Буч жестом ее притормозил. Опустошив стакан, отдал его ей, и она вновь отправилась к барной стойке.

Когда она вернулась с четвертым по счету стаканом, худощавый блондин с троицей крепких телохранителей за два столика от Буча стал махать ей рукой.

Черт, этот парень, похоже, проводит здесь каждую ночь. Болван.

– Эй! – позвал блондинчик, – Нас нужно обслужить. Двигай сюда.

– Скоро подойду, – сказала официантка.

– Не скоро, а сейчас, – сердито крикнул гаденыш.

– Я ненадолго, – пробормотала она Бучу.

Она подошла к этому салаге, и Буч наблюдал, как компания изводит ее. Черт побери, какие же они выскочки. И к концу ночи не станут лучше.

Как и он.

– Ты агрессивно сегодня выглядишь, Буч О’Нил. Он зажмурился. Когда открыл глаза, женщина с мужской стрижкой и мужским телом стояла напротив.

– Нарываешься на неприятности, Буч О’Нил?

Он бы хотел, чтобы она перестала называть его по имени.

– Нет, я в порядке.

В ее взгляде мелькнул страстный огонек.

– Я вижу. Но давай будем рассуждать здраво. Ты собираешься нарваться на неприятности?

– Нет.

Она одарила его долгим и тяжелым взглядом. Затем слегка улыбнулась.

– Что ж… я буду за тобой наблюдать. Помни об этом.

Стоя на пороге дома с ребенком на руках, Джойс О’Нил Рафферти грозно смотрела на своего мужа. Майк, уставший после двух смен работы в транспортной службе, дрожал от холода, но ее это не волновало.

– Мне сегодня позвонил брат. Буч. Это ведь ты сказал ему про крещение?

Муж поцеловал Шона, а жену даже не рискнул.

– Ладно тебе, дорогая…

– Ты лезешь не в свое дело!

Майк захлопнул за собой дверь.

– Почему вы все так его ненавидите?

– Я не намерена это обсуждать.

Когда она отвернулась, он сказал:

– Он не убивал твою сестру, Джо. Ему было двенадцать. Что он мог сделать?

Она, не поворачиваясь, переложила ребенка из руки в руку.

– Дело не в Джени. Буч уже давно повернулся спиной к семье. Его выбор не имеет ничего общего со случившимся.

– А может быть, это вы повернулись к нему спиной?

Она сверкнула глазами.

– Почему ты его защищаешь?

– Он был моим другом. До того, как я встретился с тобой и мы поженились, он был моим другом.

– Другом! Когда ты с ним последний раз общался?

– Неважно. Мы хорошо ладили в свое время.

– Ты слишком сентиментален.

Она направилась к лестнице.

– Я иду кормить Шона. Обед в холодильнике.

Джойс поднялась на второй этаж и, остановившись на площадке, глянула на распятие, висящее на стене. Отвернувшись от креста, она пошла в комнату Шона и села в кресло-качалку около кроватки. Расстегнув блузку, она поднесла к груди сына, и тот вцепился в нее, ручки сжали плоть, находящуюся возле его лица. Он начал есть, маленькое тельце было теплым и пухлым, излучая здоровье, ресницы опустились на розовые щечки.