Какого цвета туман? Все считают, что сиреневого. Оля тоже так считала. А особенно весной, когда цветёт сирень. В воздухе всё сиреневое. А у Оли теперь в памяти ещё сиреневое утро.

Пашка прислал телеграмму: «Проездом в Челябинск буду седьмого в семь утра Жду Целую Паша». Оля читает и улыбается, и бурчит себе под нос: «Ну и бестолковый! Ни номера поезда, ни номера вагона. Как же я его найду? Ну, ладно. По расписанию посмотрю, какой поезд прибывает к нам в семь утра из Москвы в Челябинск. А там видно будет!»

Всю ночь прокрутилась, боялась крепко уснуть, проспать всё на свете. Они так редко встречаются. Всё письма, письма, а телефонов не было. Увидеть дорогого Пашку, обнять, расцеловать, разглядеть тайну в его огромных сиренево-голубых глазах! Конечно! Они у него тоже сиреневые! Какими же они могут быть ещё в сиреневое утро!? А у него всегда в них улыбающаяся тайна.

Вот Оля добралась до вокзала, взглянула на расписание, поезд вычислила и стала слушать диктора о прибытии поездов. Поезд прибыл. Остановка двадцать минут. Оля на перроне туда-сюда глазами, не видит. Состав большой. Побежала вдоль вагонов от первого, заглядывает в окна.

В отчаянии хоть кричи на весь перрон «ПАША!!!». Наконец видит – бежит Паша из последнего вагона. Схватил её и давай крутить! Поставил и отошёл в сторону:

– Дай я на тебя погляжу со стороны! Какая ты, ух, какая ты…

– Говори скорее – какая, а то поезд уйдёт!

– Ты – самая дорогая, любимая, лучшая, королева!

И больше не могли они оторваться друг от друга все эти двадцать минут. Объявили посадку. Они побежали к его вагону. Стояли на перроне до тех пор, пока поезд не тронулся. Кондуктор кричит и смеётся над ним:

– Прыгай скорее, влюблённый!

Оля долго бежала за поездом, а он на подножке махал ей рукой. И утро было сиреневое, и ветер был сиреневый. И глаза у него сиреневые, и её слёзы расставания тоже были сиреневые. И сиреневый туман…

Она летела над землёй, рассматривая всё кругом. Что замечала, а что не видела, разглядывая второпях. Казалось всё красиво и занятно. Она видит небо голубое, и солнца луч слепит глаза. Само солнце разглядеть невозможно. А так хочется его рассмотреть, угадать его тайны и мечты. Оно ласковое, но порой бывает жгучее и нещадное, а может светить ярко и оставаться холодным… Только по ощущениям можно попробовать понять его. Получится ли…

Иногда спускалась на землю и многое настораживало. Горе. Трудности земные. А есть ли радости земные? Наверное, есть, но она так и не поняла, где они, эти земные радости? Ей нравилось быть в полёте. Заря в душе играет. Всегда заря! И они всегда вместе: её душа и светлая заря. Но вот устали крылья, кое-где надломились, обгорели и опали. И свой полёт завершить бы ей. А она опять летит… летит навстречу Солнцу. И не боится сгореть в его лучах. Но тут появился Он…

И… (далее написано в рецензии Виталием Полищуком) Она уже ничего не боялась… Боялась лишь одного – не долететь! И вдруг перед ней белое-пребелое облако! Подумала вначале, что это огромный белый лебедь… Но нет… Вздохнув, плавно опустилась на эту чистую белизну. Болели крылья…

– Ничего, – подумалось, – здесь я отдохну…

А внизу Земля тоскливо взирала на её прерванный полет к Солнцу. И вся эта планета так волновалась… И от этого её моря пенились прибоями и дрожали от напряжения волнами. А леса ободряюще шумели кронами так нежно: ш-ш-ш-ш, ш-ш-ш-ш, ш-ш-ш-ш… Ей даже стало жалко эту старую добрую Землю, взрастившую её.

Но она стремилась к Солнцу. И этот полет никому не прервать…

За морями-океанами, за высокими горами в тихом домике зелёном на просторе на широком Минора девушка живёт. Любит в поле погулять, на ромашке погадать, да уйти в лесок далёкий, чтоб прохладу ощутить и про всё, про всё забыть.

Там, на дереве высоком дятел в шапочке сидит, и ствол дерева долбит. На Минору поглядит, и опять долбит, долбит…

– Ты о чём долбишь, смешной мой дятел? Ищешь там чего?

– Я, Минора, дерево лечу. Столько здесь букашек всяких и добра от них не жди. Их скорее уничтожить, что бы дерево воскресло и сильней зазеленело.