Мэделин останавливается на радио-станции, где звучит песня Кэти Перри «Калифорнийские девчонки». Габби визжит и начинает подпевать.

– Уф, меня так тошнит от этой песни, - стону я, потянувшись и снова уменьшая громкость. Обычно я не имею ничего против пения, но сегодня вечером что-то меня раздражает. Или точнее, кто-то двое.

Лили надувает губы.

– Саттон, но на прошлой неделе ты сказала, что Кэти потрясающая!

Я пожимаю плечами.

– Кэти была такой пять минут назад.

– Она пишет самые лучшие песни!
– хнычет Габби, накручивая свои медово-блондинистые пряди волос и надувая пухлые губы.

На мгновение я отвожу взгляд от дороги и смотрю на них.

– Девчонки, будто Кэти сама пишет песни. Это делает какой-нибудь толстый продюсер средних лет.

Лили шокирована.

– Правда?

Если бы я только могла остановить машину и высадить их. Меня так тошнит от искусственного легкомыслия этих болтушек. В прошлом году я занималась с ними в классе по тригонометрии, и они не такие тупые, как кажутся.

Их прикидывание дурочками парни считают милым, но я на такое не покупаюсь.

Свет сменяется на зеленый, и Флойд издает довольное рычание, когда срывается с места, поднимая клубы пыли и умчавшись прочь от пустынных зарослей ракитника.

– Ну, а мне кажется, что это хорошая песня, - прерывает тишину Мэдс, снова медленно увеличивая громкость.

Я бросаю на нее взгляд.

– Что бы сказал твой папа, если бы узнал, что потаскушка Кэти является для тебя образцом для подражания, Мэдс?

– Ему все равно, - говорит Мэделин, стараясь, чтобы это прозвучало жестко. Она теребит в руках телефон с приклеенной к нему сзади наклейкой Лебединого озера из комиксов «Балерина Мафия». Я не знаю, что означает эта наклейка, никто из нас не знает. Думаю, что Мэдс и так нравится.

– Все равно?
– повторяю я.
– Давай позвоним папочке и спросим. Действительно давай позвоним ему и скажем еще, что сегодня вечером ты надеешься заполучить какого-нибудь парня из колледжа.

– Саттон, не надо!
– рычит Мэделин, хватая меня за руку прежде, чем я могу дотянуться до телефона. Мэделин известна своей ложью отцу, возможно, она сказала ему, что находится на семинаре.

– Расслабься, - говорю я, снова кладя телефон обратно на центральную панель.

Мэделин откидывается на сидение и делает лицо «я с тобой не разговариваю». Шарлотта ловит мой взгляд в зеркале и глазами говорит «Перестань!». Дразнить Мэделин по поводу ее отца - это низкий удар, но для этого она пригласила сегодня вечером близняшек. Предполагалось, что будем только мы, действительные члены Игр в ложь, но каким-то образом Габби и Лили узнали про наши планы, и Мэделин оказалась чересчур любезна, чтобы сказать им, что они не могу пойти. В течение всей поездки я чувствовала их умоляющие взгляды, их надежды и мечты, написанные в облачках с мыслями над их головами: «Когда ты собираешься пустить нас в Игры в ложь? Когда мы будем одними из вас?» Довольно плохо, что моя сестра пробралась в наш клуб. Ни для кого нет места, особенно для них. И кроме того, у меня есть план на сегодняшний вечер, план, в который не входят Габби или Лили. Но кто сказал, что Саттон Мерсер не может быть сговорчивой?

Северная часть Тусона вымирает после десяти, и на Орандж Гроув едва ли появляются другие машины. Прежде, чем въехать на шоссе, мы должны пересечь железнодорожные пути. Железнодорожный знак переезда в виде буквы Х светится в темноте. Когда загорается зеленый свет, я медленно продвигаю Флойда через бугристые рельсы. Как только я почти разгоняюсь по направлению к выезду на шоссе, машина глохнет.

– Ох...
– мямлю я. «Калифорнийские девчонки» замолкают. Прохладный воздух из кондиционера прекращает дуть и огни на приборной панели гаснут. Я поворачиваю ключ зажигания, но ничего не происходит.
– Хорошо, сучки. Кто засыпал в бензобак Флойда песок?

Шарлотта притворно зевает.

– Так прикалывались два года назад.

– Это не мы, - щебечет Габби, возможно, взволнованная тем, что я отчасти включила ее в разговор об Игре в ложь.
– У нас есть гораздо лучше идеи для приколов, если ты позволишь нам поделиться ими.

– Мне не интересно, - говорю я, махая на нее рукой.

– Хм, кого-то волнует, что мы остановились на железнодорожных путях?
– Мэделин выглядывает из окна, кончики ее пальцев сжимают дверцу. Неожиданно красные огни на железнодорожном знаке переезда начинают мигать. Звучит сигнал предупреждения, и позади нас через дорогу опускается полосатый шлагбаум, предупреждая остальные машины у светофора, впрочем других и не было, о пересечении путей. Вдалеке мерцает подернутый дымкой луч поезда «Амтрак».

Я снова пытаюсь завести машину, но Флойд лишь кашляет.

– В чем дело, Саттон?
– раздраженно спрашивает Шарлотта.

– Все под контролем, - тихо говорю я. Цепочка с символом вольво покачивается взад и вперед, когда я поворачиваю ключ снова и снова.

– Ага, верно.
– Кожа скрипит под Шарлоттой.
– Я говорила вам, что нам не следовало ехать в это гиблое место.

Слышится гудок поезда.

– Может, ты неправильно ее заводишь.

Мэделин тянется вперед и пытается сама завести, но машина издает все тот же хрип. На приборной панели даже не моргают огни. Поезд приближается.