– Я зашел бы, Элла. Обязательно зашел.

– Ага, через пятнадцать лет, – засмеялась Элла. – После концерта, посвященного пятидесятипятилетию Андрея Железнова. Я уж к тому времени старушкой буду. Хотя мне, честно тебе скажу, плевать на возраст. Князь мне сорок дней отмерил, а я вот уже пятнадцать лет живу и радуюсь каждому дню. Мне, кстати, очень твоя песня новая понравилась – «Янтарные глаза». Очень душевная, у тебя давно, признаться, ничего подобного не было. И певица новая хорошо поет, и ты в конце очень убедительно шепчешь: «Бай, бай, бай».

– Да, наверное, на это только я и способен, – засмеялся Андрей. – Но песня мне и самому нравится.

– А главное, как сейчас говорят, у нее огромная целевая аудитория, – со знанием дела произнесла Элла. – Ведь почти в жизни каждой женщины был мужчина, который обещал вечную любовь, а потом исчез, гад, бесследно. Так что, ты молодец, попал в точку. А кто такая Элоиза?

– Неважно, одна из таких вот женщин, о которых ты говорила. Послушай, Элла, вот скажи мне, если женщина вдруг ушла, она может вернуться? Прости, дурацкий вопрос, конечно. Но если кажется, что она ушла навсегда, то по какой причине она может вернуться?

– По одной-единственной, если любит.

– Господин Железнов, вас в вестибюле какая-то девушка спрашивает. Наверное, это гостья, – подошел к ним «боксер».

Андрей и Элла переглянулись.

– Ну, иди же. Вдруг она вернулась? Это она стол разбила? – спросила Элла и грустно улыбнулась.

Он оглянулся и замер. В первую минуту ему показалось, что в холле ресторана, отражаясь в десятках зеркал, стоит Ляля. Тонкая, стройная, в светлой шубе. Девушка цвета шампанского. Неужели она вернулась? Или это он постепенно сходит с ума? Если так дело пойдет дальше, то не исключено, что вскоре появится и Князь.

– Привет, Андрей, концерт был отличный, – произнесла Мишель и расстегнула шубу, под которой оказалось шелковое платье красного цвета.

Он вздохнул и тут же успокоился. И наконец-то понял, что же так мучило его последние месяцы – он просто устал жить без этой яркой женщины. Вернее, жить без нее ему почему-то было скучно.

Негромко играла музыка. Они не танцевали, а топтались на одном месте.

– Извини, я не помню ни одного движения танго, – чуть виновато сказала Мишель.

Но ее вины не было в том, что она никак не могла поймать то состояние, которое когда-то так прочно привязывало ее к Андрею. Мишель изо всех сил старалась снова восхититься им, но ничего не получалось. Она не могла понять, в чем дело. Он был так же красив, так же иронично и немного грустно улыбался. Правда, во взгляде появилось что-то умоляющее. Может, это отталкивало ее и мешало ей восхищаться Андреем Железновым, как раньше?

– Тебе очень идет смокинг, – сделала она ему комплимент, пытаясь тем самым оживить свои чувства.

«Господи, что со мной? – подумала Мишель. – Разве сейчас происходит не то, о чем я мечтала? Сава позвонил и попросил меня срочно приехать в этот ресторан, где меня ждал Андрей. И вот он здесь, рядом и, судя по всему, очень рад меня видеть. Что же со мной случилось?»

Она вспомнила свой сон про то, как пришла, чтобы отремонтировать его дом с обгорелыми стенами. Мишель посмотрела по сторонам: в ресторане «Танго» был сделан немного старомодный, но отличный и очень дорогой ремонт – натертый до блеска паркет, хрустальные люстры, обтянутые бордовым бархатом стены.

– Извини, я украл твою песню, – улыбнулся Андрей и нежно ее поцеловал.

Мишель не сопротивлялась, но ей было все равно, она ничего не чувствовала.

– Нет, на этот раз ты ничего не крал – я сама тебе ее подарила. И пожалуйста, никому не говори, что это моя песня.

– Хорошо, – кивнул он. – Я знаю, что был не прав. Прости меня, – произнес он и загадал: если она начнет что-то выяснять, значит, еще не все потеряно. А если лишь вежливо кивнет «ну что ты, какие проблемы», значит, все. Приговор обжалованию не подлежит.

– Нет проблем, – улыбнулась Мишель.

Андрей понял: все кончено. Шансов у него нет. Но вместо того чтобы снова наполниться водой, его сердце вдруг как-то удивительно заныло, и он почувствовал, что у него, может быть, и нет сил на то, чтобы удержать эту красивую женщину, но есть силы для того, чтобы попробовать писать песни – может быть, не много, а всего одну, нота за нотой, слово за словом, одна эмоция цепляет другую, и вот уже все сложилось. Как давно Андрей Железнов не чувствовал такого страстного желания сочинять музыку!

– Спасибо, Мишель, – сказал он, но все-таки в сердце что-то кольнуло.

Никого не было ему так жаль терять, как ее. Разве что Лялю. Но когда это было? Давным-давно. Когда он был слишком молод и слишком многого боялся. Сначала ему внушал ужас Князь. Потом – его дом. А сейчас и следа от всего этого не осталось. Реальны были только этот ресторан, для которого он уже давно чужой, и эта женщина, которая его больше не любит.

Ты наконец-то совершенно свободен, Андрей Железнов!

А Мишель вспомнила, как, стоя на вершине дюны, сказала ему: «Я люблю тебя, Андрей. Не бросай меня». «Ты сама бросишь меня», – ответил он. Тогда она приняла это за кокетство с его стороны. Но он, как всегда, оказался прав. Мишель было жаль и себя, и Андрея, и своего признания, которое, увы, оказалось нарисованным на песке.

– Извини меня, Андрей. Я знаю, это предательство. Но оно непредумышленное, как говорит мой отец.

– Сегодня просто вечер такой. Я уже услышал про неумышленное убийство, теперь – про неумышленное предательство. Что еще будет неумышленное?

Она хотела попытаться объяснить ему, что она сама верила в то, что любила его. И чья вина в том, что все так быстро рассыпалось? Что ничего, оказывается, не было, кроме красивых декораций? Мишель и сама раньше не знала, что чувства могут умирать так быстро.

– Я – твое второе решение, – попыталась она подобрать слова утешения. – И оно проходящее. Подожди, придет третье. Только не опоздай. До этого ты никогда не успевал, опаздывал всего лишь на несколько мгновений.

– Я понял, спасибо, – улыбнулся он. – Сегодня я узнал, что есть еще одна причина, по которой женщина может вернуться – проверить, что она уже не любит. Кстати, неплохая тема для новой песни. Как думаешь?

Мишель ничего ему не ответила. Сняла руку с его плеча и пошла к выходу, потому что поняла – еще немного, и она рискует снова погрузиться в водоворот отношений с Андреем. Но если раньше Мишель хотя бы думала, что любит его, то сейчас это был бы навязанный им сценарий.

На пороге она оглянулась. Андрей улыбался.

«Какой все-таки красивый мужчина. И какой чужой!» – подумала Мишель и улыбнулась ему в ответ. На прощание.

Эпилог

Лишь только Мишель вышла на расчерченное неоновыми огнями крыльцо ресторана «Танго», тонкое шелковое платье, плотно обтягивающее тело как панцирь, мгновенно заледенело. А вот шуба, несмотря на широкие расклешенные рукава, с теплом не желала расставаться ни в какую. Она словно из последних сил пыталась согреть свою случайную хозяйку. Чтобы помочь ей в этом нелегком деле, Мишель запахнула шубу на груди как можно плотнее. На мгновение ей показалось, что она пытается согреть кусок льда – ведь именно в него превратилось ее сердце. Но страшно ей не было – ведь лед непременно растает. Вот только что останется после него? Талая, слегка мутная вода? Или ее настоящее сердце – горячее и страстное, обреченное на то, чтобы любить? Сердце, которое было слишком долго запаяно в кусок льда. Так же бывают заключены в кусок янтаря мошки, жучки и паучки, которые жили много-много лет назад, летали, порхали, плавали, ползали, а потом случайно попали в смолу и оказались навеки в нее замурованными. И что удивительно, с каждым годом цена этих пленников становилась все выше.

Янтарь с замурованными в него насекомыми. Как же он все-таки называется? Мишель решила, что если вспомнит нужное слово, то вернется в ресторан и скажет Андрею, как она замерзла.

Но сколько Мишель ни старалась, вспомнить не могла.

Ресторанная дверь хлопнула. На крыльцо вышел официант покурить. И окончательно сбил Мишель с толку. К тому же даже много чего на своем веку повидавшая шуба начала сдаваться. Мишель почувствовала, как понемногу начинает остывать подкладка из чудесного светло-бежевого атласа. Удивительно, но ставшее ледяным платье и постепенно остывающая шуба все равно излучали разный холод. Платье убивало. А мех успокаивал: «Ничего не бойся, потерпи еще немного. Сейчас, сейчас я соберусь с силами и снова согрею тебя». Мишель в отчаянии прижала ладони к лицу, потому что поняла: она не сошла с ума и не начала разговаривать с шубой. Все проще. Она разговаривает сама с собой и сама себя утешает. Как обычно. Как всегда. Точнее, как последние десять лет. Сама, сама, сама! Надоело!

Мишель еще раз с тоской посмотрела на слишком яркие неоновые огни вывески ресторана «Танго». И поняла, что никогда туда не вернется.

Она еще долго стояла, размышляя, как ей добраться домой. Вызвать такси, попросить кого-то из друзей заехать за ней, выйти на дорогу, поднять руку и затормозить первого попавшегося частника? Вариантов было много. Но ни один из них ей не нравился. Если бы Мишель не замерзла окончательно, то, может быть, призналась бы себе, что ждет, когда ее позовут. Кто он будет, ее спасатель? Она не знала его имени и даже не могла различить лица. Только смутный силуэт, который был то ближе, то дальше. Как воспоминание из почти позабытого сна, как случайный попутчик, встреченный когда-то давно и, казалось бы, навсегда стертый из памяти. Но когда вокруг темно и холодно, подсознание окончательно выходит из-под контроля и начинает жить только по одному ему известным законам, вытягивая из глубины воспоминаний лица, слова, желания, о существовании которых даже трудно помыслить, когда жизнь движется в привычном ритме.

Пошел снег, который стал слишком быстро таять на отливающем перламутром мехе. Мишель набросила на голову капюшон, чтобы хоть немного прикрыть лицо. И вдруг уловила странный запах, который так быстро слился со всем ее телом, с волосами и даже с равнодушным платьем из шелка, что, казалось, еще немного – и он окончательно ее задушит. «Черт побери! – подумала Мишель. – Неужели со мной случилось то, о чем так часто пишут девчонки, которые обожают покупать винтажные шубы? Неужели и у меня аллергия на средства, которыми их обрабатывают, чтобы сохранить? Господи! Как некстати…»

Если бы Мишель не окоченела так сильно, то поняла бы, что это вовсе не аллергия на средства, используемые при химчистке. Это – аллергия на чужую жизнь, на чужую историю. В которую она попала так неожиданно и, главное, была до последнего момента уверена, что это – ее история. Впрочем, удушающий аромат сыграл свою роль в ее жизни. Благодаря ему она поняла, что надо уходить.

«Я не вернусь», – подумала Мишель и с тоской посмотрела на дверь, ведущую в ресторан. Она прощалась. Ей было страшно. Она снова оставалась одна.

«А шубу, наверное, придется кому-нибудь подарить», – вздохнула Мишель и с нежностью погладила мягкий, ни в чем не повинный мех. Немного пожелтевший от времени, но это его не портило, а делало похожим по цвету, оттененному перламутровым сиянием, на самый дорогой в мире морской жемчуг.

«Очень жаль. Но что делать, прощай!» – снова вздохнула Мишель. Официант посмотрел на нее с подозрением, затушил сигарету и быстро скрылся. Испугался. Решил, что сейчас ему придется разбираться с этой странной девушкой, которая уже почти пятнадцать минут стоит на крыльце и разговаривает с шубой.

«Прощай», – сказала Мишель и официанту, как только за ним хлопнула дверь. Ей почему-то захотелось попрощаться со всеми – с этим промозглым вечером, с падающим на голову мокрым снегом. Даже с новогодней елкой, которая была установлена перед входом в ресторан. «Прости и прощай» – эти два слова вертелись у нее в голове. И сколько бы она их ни повторяла, все равно оставались что-то или кто-то, кому она еще не успела их сказать. На какое-то мгновение ей стало жалко Андрея впервые за все время их знакомства. Раньше она привыкла только лишь им восхищаться. А сейчас как будто с ее глаз спала пелена – пусть и очень красивая, как будто сотканная из дорогого французского кружева ручной работы. Но все это время, увы, она сама плела его изо дня в день, из месяца в месяц. И только лишь когда почти закончила эту нелегкую и кропотливую работу, поняла, что создавала его из слишком ненадежных материалов – воздуха, воображения и тоски. Но делала это так мастерски и с такой уверенностью, что почти заставила Андрея поверить в то, что все это – настоящее, подлинное и очень надежное. Поэтому сейчас ее восхищение Андреем Железновым сменилось жалостью. Нет, Мишель понимала, что всегда будет любить его музыку – может быть, даже сильнее прежнего. Ведь она, одна из немногих, кто точно знает, из каких нот она состоит. Не-любовь, отчаяние, рефлексия, одиночество…

А ей самой хотелось жить по другому сценарию – легко и радостно. И может быть, даже просто. Слишком просто. Но как известно, это именно то, на поиск чего может уйти слишком много времени, может быть, даже вся жизнь. Это если совсем уж не повезет. А Мишель так отчаянно хотела, чтобы ей повезло. Чтобы все стало именно так, как было в ее детстве, – просто, надежно и радостно. И очень много любви, когда каждое ее желание – закон. Когда слово «хочу» – как приказ. Потому что все подчинено лишь одному закону – закону любви, которая качает тебя на своих волнах, как море. Такое родное и такое надежное.

Шуба пахла так, что было больно дышать.

Мишель осторожно, боясь упасть, спустилась с крыльца, прошла несколько шагов и почти сразу попала в грязь – перемешанный с реагентами снег таял мгновенно. «Господи, сколько в мире химии! – подумала Мишель. – И она способна уничтожить все самое прекрасное – восхитительный мех, причудливо вырезанные снежинки. Все-все. Наверное, даже любовь». Она вдруг подумала, что, может быть, и Андрей когда-то давно, сам того не заметив, хлебнул какой-то отравы, которая и обрекла его на все эти мучения, лишив мужественности, решимости, способности принимать решения. Потому что растворила все это без остатка. Когда? Как это могло произойти? «Бедный Андрей», – снова прошептала Мишель, и на глазах у нее выступили слезы. Она даже подумала, что, может быть, стоит притвориться хотя бы ненадолго. Вернуться в ресторан и сказать Андрею, что ничего не решено, что все еще может сложиться. Но у нее не было на это сил. Она слишком хотела сама быть счастливой. Мишель все последние месяцы словно предчувствовала это счастье – она точно знала, что оно есть. Где-то совсем рядом. Но никак не могла увидеть. Она даже подумала, что, может быть, стоит встретиться с отцом и попросить у него совета. Не может быть, чтобы ее мудрый и все на свете знающий папа не нашел ответа на этот простой вопрос – как же все-таки стать счастливой?

Мишель, как никогда в жизни, хотелось быть слабой женщиной. Или маленькой девочкой. Без разницы. Главное, что это свое желание она наконец-то перестала скрывать от себя.

– Девушка, вы куда, интересно знать, так торопитесь?

Даже не оборачиваясь, Мишель узнала этот голос – немного грубый и очень родной. «Спасена», – вздохнула она и тут же, потеряв равновесие, чуть не упала в мокрый снег.

– Эй, ты что это? Выпила лишнего? Вот дела!

Он успел поймать ее в последний момент.

– Глеб, ты откуда здесь взялся? – спросила Мишель, крепко держась за его руку. – Знаешь, каблуки высокие слишком. А тут так скользко. Ты когда приехал?

– Сейчас, – ответил он. – Мне Сава твой любимый позвонил и сказал, что ты убежала куда-то и никто не может тебя найти.

«Врет, – подумала с облегчением Мишель. – Он находился здесь все это время, пока я была в ресторане, пока танцевала, пока стояла на крыльце и разговаривала с шубой. Ждал. До последнего. Как хорошо!»

– А когда тебе Сава позвонил? – не смогла удержаться Мишель, чтобы не проверить свою догадку.

– Вчера.

– Понятно. То есть ты здесь стоишь со вчерашнего вечера?

– Это имеет для тебя значение? – спросил Глеб, глядя ей прямо в глаза.

Он был полон решимости. Но только едва заметное дрожание ресниц выдавало его волнение. А может быть, Мишель показалось, что они дрожат? В любом случае его руки держали ее крепко.

– Если тебе нужны слова, то я могу и сказать. Я здесь уже не первый месяц стою. Так сказать, мысленно. Дежурю. Еще есть вопросы?

– Нет, – покачала головой Мишель, почти уверенная в том, что мокрый снег сделал свое дело и ее прическа выглядит ужасно. Но, кажется, сейчас это уже не имело никакого значения. – А что это у тебя такое?

Она только сейчас заметила что-то черное и блестящее, переброшенное через его руку. Даже удивительно, как он умудрился не выронить это в грязь, когда не позволил Мишель упасть.

– Да так. Ерунда, – нарочито небрежно ответил Глеб и напрягся, словно ожидая удара и желая подготовиться, чтобы вовремя на него ответить.

– Ой, так это же шуба! – воскликнула Мишель и провела пальцами по короткому черному меху. – Не колется.

– Ну, шуба. Не все же тебе всякую ерунду носить. Покупаешь какую-то дрянь, честное слово. Даже неловко как-то.

Глеб ворчал. И Мишель это нравилось. Она даже не обиделась на то, что он назвал ее любимую винтажную шубу ерундой. А ведь она всегда так ею гордилась. Впрочем, именно любимица сегодня чуть не отравила ее. В самый, как сейчас выяснилось, неподходящий момент. Еще немного, Мишель бы точно задохнулась, и они с Глебом непременно разминулись.

– Знаешь, у меня одна подруга пошутила – у мужчины столько орденов, сколько он купил шуб. А ты у нас, интересно знать, орденоносец какой ступени? Это первая твоя награда?

– Слушай, можешь издеваться сколько хочешь. Только скажи, ты будешь шубу брать или нет? – Глеб понемногу начал выходит из себя. Он так давно не видел Мишель, что, как оказалось, совершенно разучился понимать, когда она шутит, а когда говорит серьезно. И может быть, она сейчас пошутит над ним, посмеется, а потом скажет ему «прощай» и вернется в ресторан. А он, как дурак, останется стоять со своей шубой, будь она неладна. Неужели он мог ошибиться? Неужели он неправильно загадал? А загадал он, когда увидел, что Мишель выбежала на крыльцо, что если он досчитает до ста, а вслед за ней никто не выйдет, то он рискнет.

Он досчитал до ста несколько десятков раз. Затем Мишель спустилась со ступенек. Никто за ней не вышел. Это придало ему смелости. А сейчас решительность куда-то исчезла. И Глеб держался из последних сил, чтобы не показать, как ему страшно – страшно, что она сейчас исчезнет. И он никогда ее больше не увидит. Ему стало даже жаль Мишель – как она без него? Пропадет ведь! И от этого он почувствовал, что любит ее так, что готов на все, – будь что будет. Он выдержит все – даже если сейчас на крыльце появится Железнов и утащит ее за собой, то он отойдет в сторону. Исчезнет. Или нет, не исчезнет. Будет охранять ее издали. Ведь без него она точно пропадет. Бедная Мишель!

В который раз коварная жалость сумела сыграть свою неразгаданную и непостижимую игру. В женщине она убила все остатки чувств. А в мужчине их только еще сильнее воспламенила.

Впрочем, Мишель уже совершенно не помнила, как несколько минут назад она, жалея Андрея, окончательно стирала свою к нему любовь. Да и любила ли она его когда-нибудь? При мысли о нем в ее душе была только тоска. Наверное, она и приехала в ресторан только лишь за тем, чтобы проверить, что ее любовь к нему умерла. А может быть, она ее лишь придумала? Построила, как дом. Задекорировала наспех. А потом безжалостно разрушила. Бедный Андрей!

– Ну так что? Ты будешь ее носить? – начал терять терпение Глеб, который по выражению ее лица догадался, о ком она сейчас подумала. Вот только он не знал, что именно.

– Давай, показывай, купец, чем богат, – засмеялась Мишель.

Глеба немного «отпустило» – больше всего на свете он любил, как она смеется. Ни одна женщина в мире не умела так смеяться. По крайней мере, он таких женщин больше не встречал. Когда ее прекрасные синие глаза становились как будто шелковыми от вспыхивающих в них огоньков, он готов был на все – не только купить все шубы мира, но и стать клоуном, посмешищем, кем угодно! Только бы она смеялась!

– Вот! – Он развернул шубу и протянул ее Мишель. – Красивая?

– Богатая! – одобрила Мишель.

Шуба была длинная и немного расклешенная – ее подруги именно такие называли «бабскими», то есть немодными. Но выражение лица Глеба – умоляющее и растерянное – не позволило ей продолжать шутить.

– Мне девчонки в магазине сказали, что эта – самая лучшая. Они ее еще как-то странно называли – блэграма.

– Блэгглама, – поправила Мишель. – Черная североамериканская норка. Действительно, одна из самых лучших. Ты не ошибся.

– А другая сказала, что это черный бриллиант, – воспрянул духом Глеб.

Господи! Да пусть будет все что угодно – черные меха, черные бриллианты, черные автомобили! Только бы она была рада! Только бы она улыбалась. И не покидала его никогда. Он раньше привычно смеялся над мужчинами, которые бросали к ногам любимых женщин бесценные подарки, желая вымолить хоть капельку их любви. Но чаще осуждал женщин, которые эти подарки требовали и, не получив, рыдали. И только сейчас он понял, что ничего смешного и забавного в этом нет. А есть лишь вечная драма того, кто любит больше.

Мишель принципиально не любила новые шубы. Она с азартом собирала свою коллекцию, убежденная, что винтажные шубы – это не только компромисс, но и почти благодеяние. Что таким образом она продляет и оправдывает существование зверьков, которые и так бы умерли своей смертью к тому времени, как шуба попала в ее руки. А вот покупка новых – это почти пособничество убийству. Именно так любили рассуждать и оправдывать свою любовь к мехам на форумах, где собирались любительницы винтажных меховых красавиц. Но сейчас Мишель окончательно поняла, что все эти разговоры – глупость. Красота, любовь и смерть слишком близко, слишком рядом. Их не разделить. Она и сама могла сейчас одной-единственной фразой убить этого сильного человека, который держит на вытянутых руках роскошную шубу и ждет ее приговора.

– Она очень красивая. Можно я примерю?

– Прямо здесь? – удивился Глеб. – Холодно же.

– Ничего, я быстро.

Мишель сняла старую шубу, хотела швырнуть ее на землю. Но в последний момент пожалела и набросила небрежно на плечо Глеба, который даже глазом не моргнул.

– Ну как? – с вызовом спросила Мишель. – Идет мне?

– Очень! – выдохнул он и так решительно протянул к ней руки, что светлая шуба с его плеча упала на влажный асфальт.

Глеб смутился, быстро поднял ее и отряхнул, как будто это хоть как-то могло ее спасти.

– Извини. Не хотел.

– Ничего, мы ее в чистку сдадим. Она же ни в чем не виновата.

Мишель была счастлива, а потому боялась причинить вред хотя бы кому-нибудь на этой планете, даже старой шубе, которая в холодные дни грела ее, как могла. Мишель не хотела быть неблагодарной. Просто из суеверия. Из страха потерять то, что вдруг оказалось для нее единственно важным.

Зима. Ночь. А ей совсем не страшно. Потому что все просто. Потому что рядом мужчина. И он купил ей шубу, которую она сама бы себе в жизни не купила – слишком женскую, слишком дорогую и красивую. Именно такую, какой этот мужчина видит ее, Мишель. Красивая, дорогая. Настоящая женщина.

Мишель не хотелось его разочаровывать. Поэтому она с преувеличенным старанием начала застегивать новую шубу, но неожиданно обнаружила этикетку, прицепленную к одной из пуговиц.

– О, елки зеленые! – смутился Глеб. – Просил же дурех срезать все этикетки. Так они срезали, но к пуговице привязали. Нарочно, что ли?

«Конечно, нарочно, – подумала Мишель, которая отчетливо представила, как все было. В салон зашел интересный мужчина и попросил выбрать самую лучшую шубу для его девушки. То, что Глеб именно так сказал: «Самая лучшая шуба» и «Моя девушка», – Мишель не сомневалась. Естественно, ему предложили самое дорогое из всего, что было. Хорошо хоть не подсунули «норковый халат», отороченный соболями! Впрочем, нет, на такой риск, зная ее вкусы, Глеб бы не отважился. Поэтому выбрал дорогую, но элегантную вещь. Он только попросил убрать этикетку с ценой. Девушки все сделали, как надо – отрезали ее и привязали к пуговице. Чтобы «самая лучшая в мире девушка» сразу заметила. «Хорошо хоть в карман иголок не набросали», – подумала Мишель и на всякий случай проверила. Иголок не было. Была только нежная шелковистая ткань, которая приятно ласкала руку.

– Хорошо, – улыбнулась Мишель.

– Что, хорошо? – спросил Глеб, даже не думая скрывать, как он горд собой и как доволен.

– Хорошо, что иголок не набросали.

– Кто? – опешил Глеб.

– Да девушки в меховом салоне, когда увидели, как такой красавец шубу покупает неизвестной мымре. Признавайся, строили глазка? – строго спросила Мишель и прижалась к нему.

– Нет, конечно! – воскликнул он слишком поспешно. – Давай снимем ее, этикетку эту, а то как-то странно – стоишь посреди улицы в шубе с биркой. Если вдруг полиция будет проезжать, так решит, что ты ее украла, и арестует нас. Доказывай потом, что ты – не воровка.

– Боишься?

– А ты?

– Я с тобой ничего не боюсь, – ответила Мишель серьезно. Но вместо того чтобы обрадоваться, Глеб смутился. А может быть, так он пытался скрыть свою радость.

Мишель попыталась отвязать нитку от пуговицы. Но ничего не получилось.

– Вот девчонки! Морским узлом привязали! Подожди, я сейчас отгрызу.

Он наклонился и быстро перекусил нитку. Но пока он это делал, Мишель успела прижаться к его волосам губами, чтобы еще раз убедиться в том, что он здесь, рядом. Что он – живой и настоящий.

– Тепло тебе? Может, печку посильнее включить?

– Нет, спасибо, очень хорошо, – улыбнулась Мишель и закрыла глаза.

– А дом твой давай посмотрим. Если он, конечно, еще не совсем развалился? – минут через десять услышала она голос Глеба, уже почти засыпая на заднем сиденье.

Сон как рукой сняло.

– Нет, нет, он в отличном состоянии, – начала оправдываться Мишель, как будто была лично виновата в том, что приглянувшийся ей дом такой дряхлый.

– Думаю, что до отличного ему далеко, – хмыкнул Глеб. – Ну ничего, мы ему поможем. Как ты говоришь? Поддержим его?

– Дадим второй шанс, – ответила Мишель, еще немного опасаясь.

Вдруг он скажет что-то не то? Вдруг она ошиблась? И снова, в который раз, выстроила здание на песке? Тогда одного-единственного слова или жеста будет достаточно, чтобы оно рухнуло, оставив после себя только пыль и уродливые обломки.

– Он, конечно, старомодный очень, этот твой дом. И ничего толком в нем сделать нельзя – ни сауну, ни гараж, ни бассейн, – продолжал уверенно рассуждать Глеб.

– Упаси боже, – прошептала Мишель.

И сама не знала, о чем она спросит – то ли о том, чтобы никто не посмел так изуродовать дом ее мечты, то ли о том, чтобы никто сейчас не ошибся – ни она, ни Глеб. – Зачем мне бассейн?

– Да я не о том, – как-то особенно радостно рассмеялся Глеб. – На свете полно других домов, может, даже и лучше. Но если ты хочешь именно этот…

Дальше Мишель почти не слушала, что он говорит. О том, что надо бы съездить и еще раз хорошенько дом осмотреть, что надо найти грамотных мастеров, которые уже делали подобные реконструкции. Что с документами на восстановление, скорее всего, будет очень много мороки, ведь само здание имеет наверняка историческую ценность…

Но все это уже не имело значения. Потому что главное слово было произнесено – «хочешь». Она не ошиблась. Она встретила его. Того самого единственного мужчину, для которого важно лишь одно – ее желания. Она хочет – значит, это приказ.

А сейчас Мишель хотела только одного. Быть с ним. Слушать его чуть грубый и снова зазвучавший уверенно голос. «Надо обязательно познакомить его с отцом», – подумала Мишель. Она снова почувствовала себя маленькой девочкой. Правда, теперь эта девочка отлично знала, чего же она на самом деле хочет. Ей было даже страшно представить, как же это она раньше жила без Глеба? И что с ней будет, если он вдруг исчезнет? И как она могла сразу не узнать его? Как могла не поверить себе самой? Не поверить своему сердцу, которое сразу узнало его и дало ей знак. Но она не желала слушать никого, даже свое сердце, которое в ответ на такую неблагодарность просто застыло – как безымянная мошка в капле смолы.

«Инклюз, – вспомнила Мишель. – Вот как это называется!»

Мошка застыла на миллионы лет. То есть впереди ее ждала только бесконечность.

У Мишель в запасе было совсем мало времени. Может быть, тридцать лет, может быть, сорок, пятьдесят. Кто это сейчас знает? Да это сейчас было не важно. Главным было то, что она наконец-то почувствовала себя живой. Настоящей. Свободной. Собой. Значит, еще не все было потеряно, еще очень многое можно успеть.

Мишель отчаянно захотелось, чтобы произошло чудо и изобрели такое средство, благодаря которому им с Глебом никогда бы не пришлось расстаться. А пока такое средство, увы, не изобрели, она хотела каждый день с ним прожить как самый счастливый и самый длинный в своей жизни. День, в котором нет даже воспоминаний об одиночестве…

От автора

Признаться, я долго думала, оставлять эпилог романа именно таким или переписать его. Понимаю, мне не избежать обвинений в том, что подобный финал – слишком красивый и слишком романтичный. Разве так бывает в жизни? Простите, дорогие читательницы, но я не нашла в себе силы переделать его. Просто потому, что этот финал – практически документальный. Нет, конечно, между тем, как я спустилась с покрытого льдом крыльца ресторана и встретила самого лучшего мужчину в мире, прошло не пятнадцать минут, а чуть больше. Но разве время в любви имеет такое уж большое значение?

А что же Андрей Железнов? Увы, он пока не принял такого важного для него третьего решения. Но в следующей книге у него обязательно появится этот шанс…