Он смотрел прямо перед собой. Пустыми глазами. Мертвыми.

Я засомневалась, что зашла в ту самую дверь. А потом рассмеялась.

Нездоровый смех все душил меня, не давая вдохнуть. Я согнулась пополам, даже обхватила руками живот. И хохотала как обезумевшая. Присела на пол – усевшись на икры, голову уронила на руки, и все не могла остановиться. Когда отпустил последний спазм, по лицу гладом текли слезы. Я, все еще улыбаясь, размазала их по щекам и посмотрела на пленника.

– Ну здравствуй! – Страха больше не было. Ни ужаса, ни жути. Ничего.

Мне было легко как никогда. Я находилась в самом уютном на планете месте.

В пыточной Мастера, где узником был мой насильник.

Глава восемнадцатая.

– Сколько зим, а? – Очень тихо сказал эльф. Голос слабый, хриплый.

– И не говори. Ни одной, - я все так же сидела перед ним, и задрав голову, смотрела в мертвые глаза. Поза не казалась мне унизительной. Не в том состоянии находился эльф, чтоб смотреть свысока.

Он просто потух. Если раньше – в пещерах, глаза светились предвкушением, то сейчас они были воистину мертвыми, по-другому не скажешь.

Видно нелегко далось ему поражение.

– Живая? – Взгляд переместился, сейчас эльф смотрел мне в глаза, но огонь в глазах так и не зажегся.

– Живу и здравствую, - кивнула в ответ.

Странно было видеть его таким. Жалким и побежденным.

– А вот по тебе не скажешь. Как ощущения? – Я откровенно злорадствовала.

– Сама как думаешь? – Он опустил глаза и попытался улыбнуться. Вышел оскал.

– Думаю, что есть боги на свете. Справедливость, чтоб ее. Придется тебе потерпеть – я же терпела, - села поудобнее, подперла щеку рукой, а с эльфа глаз не сводила.

Не сказать, что любовалась, но те ощущения свои описать не берусь. Смешалось все, переплелось. После последних событий на многие вещи я стала смотреть иначе. Облегчения душевного явные страдания эльфа не принесли. И это злило.

– Терплю, ничего другого не остается, - он прикрыл веки, не давая увидеть свою боль.

– Зачем звал? – Вопрос был так себе, ясно, что правду не скажет. Ищи теперь подоплеку.

– Соскучился, - попытался фыркнуть, но воздух вышел со свистом. Пересушенные губы потрескались.

– Тебя поцеловать, что ли? Чтоб подумать было о чем? – Я сама удивилась язвительности, с которой высказалась. А потом легко пошла к нему, поднялась на носочки и поцеловала. До губ не достала, получилось куда-то в подбородок.

Эльф дернулся. Странно, раньше ему мои губы нравились. Даже очень. Я улыбнулась своим мыслям и обратилась к остроухому:

– Ну так я пойду? Не скучай, – развернулась и пошла.

– Постой, - выдохнул эльф.

Я в досаде обернулась – не терпелось убраться отсюда и подумать.

Он молчал. Что сказать хотел, осталось только гадать. Встреча получилась идиотская. Эльф заперт в моем подвале – неподвижно, страшно. Казалось бы – радуйся, но нет. После замешательства и легкой, едва уловимой удовлетворенности, от мысли, что все в жизни возвращается, я почувствовала… досаду?

Стоит ли говорить, что поспать не получилось? Я прислушивалась к каждому шороху, пугалась шума волн, и бесконечно копалась в себе. Дура, лучше бы спать легла.

Утром снова пошла к нему.

Он стоял в той же позе – вытянувшись. Глаза прикрыты, даже не заметил, как вошла.

– С добрым утром, - буркнула я, давая понять, что не только он себя паршиво чувствует.

Настроение было гадким, а еще было понятно, что попала я капитально – Мастер голову оторвет, потом на место прикрутит, и оторвет еще разок. Плюс к тому, после полуночного самокопания болела голова. И ладно бы додумалась до путного. А так…

Эльф открыл глаза и мутно глянул. Потом облизал пересохшие губы и хрипло шепнул:

– Сплю?

– Это вряд ли.

Поставила корзину на пол, откинула крышку и вынула бутылку с водой. Подошла к нему и ткнула пальцем под ребро.

– Открывай рот.

Эльф посмотрел с недоумением, но послушался.

– Учить надо? Пьешь по капле, глотаешь медленно, - потом стала его поить.

Он закашлялся. Надрывно, громко. Потом посмотрел почти с ненавистью.

Этот взгляд я проигнорировала. Ненавидит? Это уж кто кого. Лично я – больше.

– Удивлен, - видно было, что говорить ему тяжко. Обезвоженный организм, изголодавшийся по глюкозе мозг – никакой энергии, только боль.