В штабе Иван Александрович быстро освоился. Начальник управления занимался, в основном, устройством своей пенсионной жизни и с удовольствием переложил решение текущих вопросов на энергичного и работоспособного зама. Вопрос с назначением считался практически решённым, и к Ивану Александровичу подчинённые шутливо-заискивающе стали обращаться «товарищ генерал». Иван Александрович делал вид, что не замечает подхалимажа, но в душе ликовал.

Но вот с Кремлёвского холма потянуло сырым сквозняком перемен, со страниц газет хлынули длинные и невнятные речи нового лидера, страну начало всё сильнее и заметнее лихорадить. Хрустнул и заскрипел тяжеловесный, но всё ещё могучий армейский механизм. Выступая за границей, генсек, немилосердно коверкая ударения, путая рода войск и виды вооружённых сил, ошеломлял Европу всё новыми и новыми цифрами сокращений, а потом в штабы из ЦК приходила команда: «Обосновать цифру!». И обосновывали. Да так, что в штабе ВДВ после очередного масштабного сокращения управления стали отделами, а генеральские должности превратились в полковничьи.

Узнав об этом, Иван Александрович растерялся. Как же так? Этого не может быть! Он так привык к мысли о своём генеральстве, что решение о сокращениях показалось ему нелепой ошибкой, которая к нему, конечно, отношения иметь не может. Ведь всё решено!

Однако генерал, который сосватал Ивана Александровича в штаб, встретил его хмуро. Выслушав его сбивчивую речь, он спросил:

– Ну, а я-то что могу сделать? Ты что, не видишь, что творится? Лично я уже вообще работать не могу, потому что руки заняты: держусь ими за стул под задницей. Сегодня я генерал, а завтра – хрен знает кто, хрен знает где – дачник на станции Хлебниково, помидоры, бля, выращиваю. Ты вот ещё молодой, может, весь этот бардак и пересидишь, так что иди, работай, только сначала нитроглицерин прими, а то от тебя прикуривать можно.

Тогда Иван Александрович не сдержался и в запальчивости наговорил генералу много несправедливых и ненужных слов, а перед тем как хлопнуть дверью, выпалил:

– Если армии я не нужен, так тому и быть, уволюсь! Выслуга есть.

Генерал промолчал.

Два дня Иван Александрович, забросив все дела, писал рапорт на увольнение, отбрасывая один вариант за другим. Документ нужно было составить так, что бы «наверху» поняли, какую ошибку они совершают. Выходило, однако, плохо. То рапорт получался каким-то скандально-обиженным, то чересчур сухим и казённым. Наконец, он был написан и сдан в строевой отдел. Для Ивана Александровича потянулись дни нервного ожидания. Втайне он надеялся, что рапорт попадёт на стол командующему. Тот, прочитав, немедленно вызовет его к себе, порвёт рапорт, и каким-то чудом сумеет найти для него генеральскую должность. Сначала при каждом телефонном звонке у Ивана Александровича замирало сердце, он рывком хватал трубку и представлялся полным названием должности и фамилией, как будто уже разговаривал с командующим, потом стал злиться на звонки коллег, словно нарочно занимающих линию и мешающих дозвониться Самому. Через две недели он впал в апатию, механически решая текущие вопросы и подписывая, не особенно разбираясь, служебные бумаги.

Пошла третья неделя. В понедельник, разбирая входящие документы, Иван Александрович обнаружил заполненное на своё имя направление в госпиталь и всё понял. Вызова к командующему не будет. И звонка тоже. Его рапорт удовлетворён, и он будет уволен. О таком исходе дела он как-то не подумал.

Через две недели Иван Александрович, сдав дела, лёг в госпиталь, а через полгода был уволен в запас и отправился в военкомат получать пенсионные документы.

Вернувшись домой, Иван Александрович долго и бесцельно бродил по квартире, время от времени сталкиваясь в коридоре с женой. Жена молча уступала ему дорогу.

В комнате Иван Александрович случайно глянул на книжные полки, и тут он понял, что будет делать. Он напишет мемуары! Пододвинув к себе стопку бумаги, Иван Александрович стал придумывать название. Сразу возникли сложности: «Воспоминания солдата», «Солдатский долг» и прочие достойные названия оказались заняты, поэтому пришлось остановиться на «Записках офицера-десантника». Название это Ивану Александровичу не нравилось, потому что смахивало на известные «Записки кавалериста-девицы», но он решил оставить его как рабочее, а потом переменить.

Дело пошло легко. Иван Александрович исписывал страницу за страницей, боясь остановиться и спугнуть вдохновение. Перерыв пришлось сделать, когда рука, непривычная к такой работе, занемела.

Сосчитав страницы (их оказалось пять), Иван Александрович перечитал написанное, аккуратно подровнял страницы и нахмурился. Он понял, почему ему было так легко писать. Вместо мемуаров у него получилась сухая автобиография, которую полагалось писать для личного дела офицера. Вся его жизнь уложилась в неполных пять страничек. О чём писать ещё, он не знал. Тогда Иван Александрович попытался вспомнить свою службу год за годом, день за днём, но из этого ничего не вышло. Учения, стрельбы, совещания, проверки смешались в его памяти в беспорядочный набор тусклых картинок. Оказывается, он не помнил многих дат, имён своих начальников, подчинённых и сослуживцев, с которыми работал, пил водку, ходил на охоту, чьи дети приходили в гости к его сыну… Служебные конфликты, которые когда-то казались ему очень важными, сейчас выглядели глупыми и бесцельными. Он совершенно не мог вспомнить, из-за чего они возникли, почему были так для него важны и чем кончились.

И тут в голову ему пришла испугавшая его мысль. Он понял, что как ни переписывай автобиографию, жизнь, в сущности, прожита, и прожита плохо, неинтересно, бесцельно, и не жизнь это вовсе, а прочерк между датами рождения и смерти. Иван Александрович разорвал исписанные страницы, потом достал из серванта бутылку коньяка и начал пить рюмку за рюмкой, не разбирая вкуса и не закусывая, безуспешно пытаясь смыть саднящую горечь в горле. На следующее утро он позвонил знакомому кадровику и попросил подыскать ему работу.

На военной кафедре Ивану Александровичу предложили читать курс «Основы тактики ВВС». Ознакомившись с темпланом, Иван Александрович начал привычно перекраивать его под себя, однако ему вежливо объяснили, что все преподаватели должны работать по одним и тем же документам.

– Прочитайте курс пару раз, – сказал начальник кафедры, – а тогда мы к вашим предложениям вернёмся.

В большой «поточной» аудитории Иван Александрович сразу почувствовал себя неуютно. На незнакомого преподавателя с весёлым интересом смотрело семьдесят пар глаз, для этих молодых ребят было совсем не важно, кем он был и чем занимался до тех пор, пока не вошёл в аудиторию, и ему каждый раз придётся доказывать своё право находиться у доски.