– Не «ты», а «вы», – вновь пояснил Савченко, – и надо докладывать: «товарищ старший прапорщик, по вашему приказанию прибыл». Ещё раз. Встать!

– Убью! – с ненавистью прохрипел Дадашев и стал опять подниматься. На этот раз Савченко провёл серию, короткую и жестокую. Дадашев больше не пытался встать.

– Рота, отбой! – скомандовал Савченко. – Ты и ты, этого – в каптёрку.

Солдаты приволокли Дадашева и усадили его на стул так, чтобы он не упал.

– Запомни, щенок, – сказал Савченко, – этот разговор с тобой первый и последний. Мне пох, где и как ты служил до того, как пришёл в эту часть, мне пох, кто твои родители и есть ли у тебя лапа в верхних штабах. Пох, понял? Здесь ты будешь служить, как положено. Как служат все. Независимо от призыва. Если увижу, что шлангуешь, буду бить. Как сегодня.

– Убью… – упрямо пробормотал Дадашев.

– Не угадал. Скорее уж я тебя. Опыт имеется, душар, вроде тебя, и… и других, через меня прошло достаточно. Так что не надейся.

– Посадят!

– И это сильно вряд ли. Но если посадят, ты об этом уж точно не узнаешь. Всё. Отбой был, тридцать секунд – ты в койке.

Дадашев оказался парнем сообразительным и борзеть в открытую поостерегся, правда, полученную работу выполнял спустя рукава.

Подошло время стрельб. Дадашев на огневом выпустил все пули в молоко и зло швырнул автомат на брезент, пробурчав, что из такого говна и стрелять-то невозможно.

– Прекратить стрельбу! – командовал Савченко. Он поднял автомат Дадашева, отомкнул магазин и подозвал начальника пункта боепитания: – Набей полный!

Приказания старшины в роте исполнялись бегом. Зарядив автомат, Савченко встал на одно колено и выпустил короткую пристрелочную очередь. Подумав секунду, он чуть повёл стволом автомата и открыл огонь скупыми, злыми очередями. От щита полетели щепки. Расстреляв магазин, старшина аккуратно положил дымящийся автомат и сказал Дадашеву:

– Видел, чмошник? Если у джигита руки растут из жопы, то оружие в этом не виновато. А ну, ещё раз. Спусковой крючок не тянуть, выстрела не ожидать, стрелять на выдохе.

Прошло полгода. Приказ ротного Савченко выполнил – серьёзных залётов у Дадашева не было, правда, один раз старшина засек его с водочным запахом, и, дождавшись, когда боец протрезвеет, провёл с ним в каптёрке разъяснительную работу. В другой раз Дадашев достал где-то анаши и накурился до бесчувствия, и после беседы со старшиной три дня ходил, держась за стены.

Уже получив обходной, Дадашев зашёл к старшине.

– До свидания, товарищ старший прапорщик, «прощайте» не говорю. Мы ещё увидимся.

Савченко промолчал. С этого дня он стал держать в ящике стола кусок дюрита, [41] один конец которого был обмотан изолентой.

Пришёл новый призыв, прогремела комиссия, закончились учения. О Дадашеве и его угрозе стали забывать, но однажды в каптёрке у Савченко затрещал полевой телефон. Звонил старшина соседней роты, с которой рота Савченко делила казарму, и который был, что называется, «в курсе».

– Слышь, Савченко, это Полухин, я сегодня помдежа тяну, у меня на КПП твой сидит, к тебе просится, я не пустил…

– Кто «мой»?

– Душман твой, как его, Дадашев что ли…

– Пропусти.

– Слушай, он с «дипломатом», «дипломат» по виду тяжёлый, хрен знает, что в нем, и морда у него такая… Может, ну его? А я сейчас ментов спроворю, они разберутся.

– Нет, пусть идёт. Но чтобы один по гарнизону не шлялся, скажи, чтобы патруль его ко мне отвёл.

– Ну, смотри…

Савченко едва успел достать из ящика дюрит и положить его на стол под правую руку, накрыв газетой, как в каптёрку ввалился ротный.

– Мне Полухин позвонил, это правда, к тебе Дадашев идёт?

– Так точно, товарищ майор, идёт.

– Давай я с тобой побуду.

– Спасибо, товарищ майор, не надо, – угрюмо ответил Савченко, – это мои дела. Я разберусь.

– Как знаешь, смотри сам, – уже в дверях пожал плечами ротный, – если что, я у себя, буду прислушиваться.

Минут через десять в дверь просунулась физиономия патрульного:

– Трщстрпрщик, к вам посетитель.

– Пусть зайдёт.

Боец посторонился и в каптёрку вошёл Дадашев. Он был в новеньком костюме цвета мокрого асфальта с электрической искрой, при галстуке, расцветка которого вызывала головокружение, и в лакированных черных туфлях. Костюм Дадашев носить не умел, поэтому пиджак жил своей жизнью, а его хозяин, как рак-отшельник в раковине – своей. Внешним видом Дадашев явно гордился.