– Я на экскурсию не поеду! – заявил он.

– Не волнуйтесь, – сказал я, – я сам всё организую, – а вы тогда займитесь билетами на обратную дорогу.

И Н занялся… Но об этом – позже.

В назначенную для экскурсии субботу утром у КПП уже стояли три «Икаруса». Воспользовавшись бесконтрольностью, я снял наряд, запер и опечатал казарму, объявил флагманским «Икарус», оборудованный самой симпатичной экскурсоводшей, и приказал начинать движение.

И движение было начато. Проехали Бровары, и вот перед нами один из красивейших городов мира. Однако киевский музей Великой Отечественной войны даже в те годы производил странноватое впечатление. Огромная бетонная тётка со щитом и мечом, стоящая в несуразной позе на чём-то вроде карандашницы, военно-патриотические чувства не пробуждала. Злоязычные киевляне звали её «Викой Брежневой». Поэтому мы туда не поехали, а посетили Андреевский спуск, Владимирскую горку, прогулялись по Крещатику и закончили экскурсию в Лавре. Всё прошло на редкость спокойно, студенты, большинство из которых в Киеве никогда не бывало, просто сияли, чему также способствовала некая толика холодного пива.

В Нежине у КПП нас уже поджидал Н. Когда я доложил ему, что всё прошло, как по маслу, Н испытал прямо-таки гамлетовские терзания. С одной стороны, он понял, что пропустил роскошный шанс прогуляться по Киеву, вместо этого просидел весь день один в скучном Нежине, а с другой – потерял право доложить в Москву, что без происшествий провёл экскурсию, ведь вместо него ездил я…

Чтобы укрепить авторитет старшего группы преподавателей, Н занялся железнодорожными билетами. Комендатуры ВОСО в Нежине не было, прямого поезда Нежин – Москва тоже, и Н вёл длительные и сложные телефонные переговоры с Киевом. Я не вмешивался. Наконец, за неделю до отъезда Н объявил, что пришло время выкупать билеты, и мы отправились на вокзал. В кассе нам сообщили, что да, телеграмма относительно нас получена, но есть проблема. Оказалось, что поезд, на который Н заказал билеты, в Нежине не останавливается.

Н метнулся к начальнику вокзала. Начальник вокзала, подавив естественное недоумение, сказал, что своей властью он может остановить поезд максимум на три минуты, и если вы успеете… Н ответил, что не успеем. «Тогда, – сказал начальник вокзала, – идите к начальнику станции, может, он чем поможет.

Начальник станции, как оказалось, работал в одноэтажном домике, расположенном рядом с вокзалом.

– А он на обед ушёл, – низким, грудным голосом сообщила секретарша, путая украинские и русские слова. Голос у неё был настолько грудной, что грудь периодически задевала клавишу «Пробел» пишущей машинки, и «Ятрань» давала короткую, злую очередь.

– А когда он вернётся? – нервно поинтересовался шеф.

– Как когда? – удивилась секретарша, – как покушает, так и придёт.

Чтобы не пропустить начальника станции, мы оборудовали НП на лавочке рядом со входом в домик. Я сбегал на вокзал за пивом, Н, естественно, от пива отказался.

За лавочкой была разбита клумба, буйно заросшая подсолнухами (надо понимать, ожидающие лузгали в неё семечки) и мальвами. Огромные шмели, больше похожие на недокормленных колибри, с бомбардировочным гудением пролетали мимо нас, валились в разноцветные граммофоны цветков и начинали там с недовольным урчанием возиться, раскачивая немаленький цветок. Потом, перемазанные пыльцой, вылезали и на бреющем уходили на базу.

Вскоре появился начальник станции, который решил наш вопрос в одну минуту.

– Значит так, мужики. Ваш поезд стоит полчаса в Конотопе. До Конотопа из Нежина идёт электричка. Раз вы поедете на электричке в сторону Москвы, ваши билеты на поезд действительны и на электричку. Только имейте в виду, что электричка одна, и если на неё опоздаете, ну, сами понимаете…

В день отъезда за час до отхода электрички я привёз студентов на вокзал. Полковника Н там не было. Он уехал за сгущёнкой. Бродя по городу, Н разнюхал, что где-то на другом конце Нежина можно купить разливную сгущёнку, причём она будет дешевле сгущёнки баночной. И жадный Н соблазнился…

Шло время, Н не появлялся. Если бы он оставил мне билеты, то я бы плюнул и на Н и на его сгущёнку и уехал со студентами один, но хитрый полковник оставил мне свой чемодан, а билеты на поезд взял с собой. Студенты уже давно сидели в электричке, а я стоял на перроне, ломая голову над проблемой: что лучше, остаться в Нежине без шанса попасть на свой поезд, или уехать в Конотоп без билетов? Оба варианта мне не нравились. За десять минут до отхода электричке на платформе появился Н. Он бежал мелкой рысью, держа на вытянутых руках два открытых детских ведёрка со сгущёнкой. Несмотря на то, что он старался нести ведёрки бережно, часть сгущёнки выплеснулась на брюки, и Н сопровождал почётный эксперт шмелей, прикидывающих, как бы стащить с Н сладкие вкусные брюки и отнять ведёрки. Как я его тогда не ударил, не знаю…

Дальше рассказывать неинтересно. Мы без приключений доехали до Конотопа, там пересели на свой поезд и на следующий день были в Москве.

Ах да, забыл. В поезде было жарко, и за ночь сгущёнка прокисла.

Майор Богоявленский получил очередную медаль. Ничего особенного, как у всех, награда ни за что, «За безупречную службу» 2-ой степени, по-простому – «За тупость». Третья степень, «За глупость» у него уже была, а первую, «За песок», при удачном раскладе ещё предстояло получить. Ирония этого награждения состояла в том, что «безупречной» службу Богоявленского назвать было никак нельзя. Геноссе был ярчайшим представителем той части советского офицерства, о которой в характеристиках пишут: «Уставы ВС СССР знает, но всегда ими правильно руководствуется». Проще говоря, был он пьяницей и бабником. Лист учёта его взысканий представлял собой шедевр военно-канцелярской мысли. Графа «За что наложено» поражала исключительным разнообразием содержания. Особенно выделялся «Строгий выговор за организацию пьянки среди старших офицеров»; за унылой формулировкой «Выговор за нарушение формы одежды» скрывался совершенно феерический случай. Капитану Богоявленскому срочно понадобились деньги, и он, как всегда, решил взять их со сберкнижки. Сберкнижкой у него назывался балкон, заполненный до перил пустыми бутылками. Набив две авоськи «пушниной», он прикинул, что должно хватить, и отправился в приёмный пункт в форме, где и был схвачен «баранами». Что делал комендантский патруль в пункте приёма стеклопосуды, осталось загадкой.

Несмотря на губительные для строителя коммунизма привычки, Богоявленский был грамотным инженером и артистично читал лекции. Правда, случались и плохие дни, когда его организм томился после вчерашнего и напрочь отказывался стоять у доски. Тогда дневальный приносил в аудиторию стул, и Гена читал лекцию, сидя перед амфитеатром, иногда, как смертельно раненый боец, подползая к доске, чтобы начертить очередную формулу.

Но вот случилось маленькое чудо. Военно-воздушная фея взмахнула Наставлением по службе штабов, и капитан Богоявленский превратился в майора. У старших офицеров учёт взысканий, как известно, начинают вести заново, и Гена, внезапно оказавшись безгрешным, как новорождённая овечка, обрёл медаль.