Аудитория, не подготовленная к такому повороту разговора, ограничилась сомнениями.

Второй раунд, через полгода, – уже специальная конференция по дальнему сверхзвуковому полету. Сами крупнейшие не прибыли, но выступили их сотрудники: того, что предлагает Москалёв, «не может быть», так как открыт закон природы… И так далее.

Третий раунд: в Ленинград приехал «академик», изучать материалы лаборатории. Побывал в Ленинграде и генеральный конструктор В.М. Мясищев. Договорились начать в его ОКБ проектирование такого самолёта. По-видимому, с этого и началась разработка бомбардировщика М-50.

Четвертый раунд: научно-технический семинар 13 января 1957 года у министра авиационной промышленности П.В. Дементьева. Новый доклад Москалёва, с выводом: правительству дано ошибочное заключение, что дальний сверхзвуковой самолёт невозможен. С этим выводом согласны генеральные конструкторы Туполев, Мясищев и Сухой. Москалёва предупреждают, что по нему подготовлен мощный удар. В перерыве министр Дементьев предлагает ему вернуться в промышленность.

Москалёв:

 – А что у вас изменилось? – но его перебивают, Дементьева уводят в сторону.

После перерыва первым выступил улыбающийся, чем-то довольный «академик». Поздравляю, сказал он, ленинградцев, они на верном пути: мы получили примерно такие же результаты. Работу надо продолжить – совместно.

 – Но как же с дальностью? Кто прав – они или вы?

 – У них она великовата, ее надо проверить…

И все. И никакого удара. Ленинградцы сидели растерянные: их вроде бы похлопали по плечу и одновременно слегка оплевали. Причем все верно сказал «академик», ни к единому его слову не придерешься. Проверить результаты надо, потому что аэродинамические трубы в Ленинграде никудышние. Лучшие из советских – в НИИ «академика», поэтому надо бы проверить вместе…

Удар, и действительно мощный, был нанесен еще более чем через год: продувками модели самолёта в трубах НИИ опровергнуты все расчеты ленинградцев. Закон природы, с ним шутки плохи!..

Как же это? Ведь чуть ли не каждый день представитель ленинградцев в НИИ сообщал: все идет наилучшим образом, получается все, что ожидалось.

Причину обнаружили тошнотворно пошлую. Весь год представитель пил без просыпа, ни в какие исследования, продувки не вмешивался, протоколы подписывал не читая, их ему прямо в гостиничный номер приносили, где он валялся опухшенький.

Представителя уволили в запас, отправили на принудительное лечение. Ленинградцы притворились, что поверили продувкам, и через некоторое время предприняли «диверсию»: дождавшись прекрасного дня, когда «академика» в институте не было, вывезли оттуда продувочную модель. Когда ее уже погрузили в машину за воротами, из проходной выскочил заместитель «академика»:

 – Назад! Звонил академик, приказал вернуть!

 – Извините, но нам некогда, нас ждут…

И увезли модель в другой институт. Новыми продувками расчеты ленинградцев подтвердились.

…А время шло, уходило. Пятый, шестой, седьмой раунды… Новый институт, подтвердивший расчеты, – непрофильный, его заключение отклонили. У «академика» нашлись свои люди в армии. Москалёва вызвал Родимов, начальник академии. Со всеми отчетами велел явиться. Предупрежденный адъютантом Родимова, что у генерала сидит другой генерал, и чуя неладное, Александр Сергеевич вошел в кабинет печатая шаг. Приезжий генерал был тот самый «генерал», не названный в папке по фамилии, какой-то очень главный, московский. Родимов курит, хотя никогда не курил.

Чтобы не проявить своих чувств, Москалёв доложил предельно строго, только факты. И видит: «генерал» все равно его не слушает. Родимов спросил, какие факты, какие отчеты из принесенных утверждены. Только Москалёв собрался ответить, как «генерал» перебил;

 – Достаточно! Товарищ полковник, вы свободны… то есть «выкатывайтесь!».

Товарищ полковник щелкает каблуками, направляется к двери. А дверей две, одна за другой, для звуконепроницаемости. Прикрыв за собой первую, Москалёв погодил со второй и услышал:

 – Товарищ генерал, я запрещаю вам шельмовать академика! Приказываю прекратить!

Так вот напрямки, даже без солдатского юмора.

Эквилибристика «академика» тоже оказалась незамысловатой. Просто взял он да и подправил график, построенный по результатам продувок. В натуре график шел выше, показывал, что характеристики самолёта растут, его аэродинамическое качество растет, и тогда верхушку графика срезали, стерли ее резинкой, завернули вниз. А цифры в таблице замеров, по которым график был начерчен, исправлять не стали – от лени, от наглости. Понадеялись, что никто эту таблицу разглядывать и сличать с графиком не будет.