А Бартини нашел простейшее комбинированное сечение: на вид – овал, но состоял он из нескольких дуг окружностей. Внутреннее давление такая овальная труба держала, как круглый цилиндр, следовательно, оказалась легкой, и вместимость фюзеляжа получилась, какую не ожидали. «По проекту это был первый самолёт, позволявший перевозить танки и грузовики», – записано в трудах историков. (Имеется в виду перевозить танки и грузовики внутри самолёта, потому что на наружных подвесках их уже перевозили раньше.) Высота фюзеляжа была около трех метров, ширина – около пяти. Для сравнения: диаметр фюзеляжа современного Ил-76Т – около четырех метров, Ил-86 – около шести.

За Т-117 перед Сталиным хлопотали Министерство авиационной промышленности, управления ВВС и ГВФ, знаменитые летчики Г. Ф. Байдуков, А.Д. Алексеев, И.П. Мазурук и другие.

Была и еще одна хитрость в этом проекте, тактическая. Двигатели на него намечалось ставить поршневые, АШ-73, применявшиеся на бомбардировщиках Ту-4. Бартини рассчитал: поршневые бомбардировщики сходят со сцены, их скоро заменят реактивные, а серийное производство АШ-73 налажено. Вот и не надо его останавливать. Двигатели очень хорошие, и надо применить их в транспортной авиации, которая еще долго может оставаться поршневой. (До сих пор летают и высоко ценятся поршневые Ил-14.)

Но Сталина известили, что Бартини, мол, покушается на моторы, идущие на бомбардировщики…

Ах так!.. И маршалу К. А. Вершинину, главкому ВВС, пытавшемуся объяснить, в чем дело, отстоять Т-117:

 – Вам что нужнее – бомбардировщики или транспортная авиация?

На «прямой» вопрос Сталина ответ мог быть только абсолютно «прямой»:

 – Бомбардировщики…

И в 1948 году ОКБ Бартини закрыли, опытный Т-117, готовый уже на 80 процентов, пустили в металлолом, Бартини отправили заведовать отделом в НИИ. Да вслед еще и присовокупили начальнику этого НИИ, устно:

 – Вы там проследите, чтобы он какой-нибудь самолёт вам не нарисовал!

Но это уж, правда, не Сталин присовокупил, а старательное начальство пониже.

Бартини в очередной раз поднялся в сферу науки. Где, кстати, он был уверен, творческого человека тоже не заменишь никакими коллективами. А творчество немыслимо без смелости и настойчивости.

В 50-60-х годах он провел любопытное исследование в теоретической физике. Помилуйте, встретили его сообщение специалисты, кто такой Бартини? Авиаконструктор? Зачем же он вторгается в чужую, столь далекую от него область?

А вот вторгся и не остановился, получив такое заключение одного из «ведущих» физиков: «Я этого не понял, а значит, никто этого не поймет!» – и совсем уже наглый отзыв так называемого черного, то есть тайного, рецензента научного журнала: «Предлагаемая статья напоминает мне рекламу мази, которая в равной степени придает блеск ботинкам и способствует ращению волос…»

Статья все же была напечатана в «Докладах Академии наук» (1965 г., т. 163, № 4), называется она «Некоторые соотношения между физическими константами». Впоследствии Роберт Людовигович разработал эту тему детальнее, опубликовал новую статью в сборнике «Проблемы теории гравитации и элементарных частиц» (М., 1966). «Ведущие» физики встретили публикации, насколько мне известно, молчанием, многие «неведущие» заинтересовались… Был еще чудной срединный результат: слух, что нет такого физика, Роберта Орос ди Бартини, что за этим псевдонимом скрылся кто-то из «ведущих».

Мы же сейчас коротко остановимся на этой сугубо теоретической задаче лишь постольку, поскольку метод ее решения, подход к ней Роберта Людовиговича был в точности такой же, как и к задачам техническим. Возможно, что подход этот и есть та часть работы в любом творчестве, которая обычно скрыта, считается бессознательной, а здесь обнажилась.

Бартини предложил единую и очень простую формулу для аналитического определения, то есть для определения расчетом, так называемых мировых, или фундаментальных, констант: скорости света в пустоте, ускорения силы тяжести, массы и заряда электрона, отношения масс частиц и т. д. – десятков физических постоянных, которые до его статей определялись только экспериментальными способами, приближенно, потому что не была известна их природа. Эксперименты обходились недешево, их повторяли, так как требовалось все больше знаков после запятой (все эти константы – бесконечные дроби), но не в этом главная неприятность. Существеннее, что положение сложилось явно ненормальное. Достижения теоретической физики известны, громадны, и почти во все расчеты там входят какие-либо из мировых констант; но никто не знал, почему все же скорость света в пустоте – примерно 300 тысяч километров в секунду, а не 350, не 285, почему ускорение силы тяжести – такое, не больше и не меньше… И получалось, что стройное, прекрасное здание этой науки опирается на слабоватый фундамент. До поры до времени об этом можно было не слишком заботиться, дело и так шло, но в неизвестности, оставленной за спиной, иногда таятся подвохи.

Что и говорить, Бартини наверняка знал физику не лучше, чем сотни и тысячи первоклассных ученых, собранных к тому же в первоклассных институтах и лабораториях. Просто (опять же «просто»!) он и в этом случае отважился посмотреть не туда, куда все смотрят. Видимый нами Мир – четырехмерен: три координаты в пространстве (длина, ширина и высота) плюс четвертая – время. Правда, математика давно уже имеет дело с любым числом измерений, до бесконечности, но представить себе въяве хотя бы следующее по числу измерений пространство, пятимерное, пока никто не в состоянии. Однако можно допустить, что математика как модель жизни все же имеет дело с реальностями.

Это и допустил Бартини, сначала интуитивно. (Между прочим, многие ученые, на которых он ссылался, – К. Гаусс, А. Пуанкере, а из наших современников американский математик и физик, нобелевский лауреат П. Бриджмен – были сторонниками математического интуиционизма, направления в философии, считающего интуицию единственным источником математики, главным критерием строгости ее доказательств.) А затем уже чисто математически пришел к выводу, что наиболее вероятное устойчивое состояние Мира не четырехмерное, каким оно нам представляется, а шестимерное. Оно может быть любым: стомерным, миллиономерным, может как угодно меняться, состояния эти могут переходить одно в другое, но шестимерие для Мира – как самая глубокая и низкая лунка для шарика на изрытой лунками поверхности. И два дополнительных измерения, в нарушение наших привычных, обиходных представлений, имеет время!.. Невозвратимое, неостановимое, очевидно текущее в одном направлении, оно вдруг оказалось похожим не на шнурок, протянутый из прошлого в будущее через настоящее, а на видимое нами пространство – объем, со своими собственными шириной, глубиной и высотой [14] .