– Решение пока принимать не будем, – заключил Дубенский. – Дождемся всесторонних испытаний.

Главный специалист насторожился, воспрянув.

 – Когда назначим испытания? – спросил Гроховский.

 – Когда будет готово по нескольку парашютов, тех и других, – удивился Дубенский. – Какие тут вам нужны объяснения? По одному испытать – мало!

 – Значит, через год, – подхватил главный специалист, – потому что, как мне сейчас сообщили, первый перкалевый они шили больше двух месяцев…

 – Значит, – перебил его Гроховский, – испытания, если вы согласны, товарищ председатель, проведем завтра. У нас готовы три парашюта из перкаля и шесть из нансука.

На другое утро приехавшую на испытания комиссию из сотрудников Управления ВВС, НТК и спецов-«парашютистов» встретили на Центральном аэродроме марши из репродукторов.

 – Ох, любит Гроховский эффекты!

Тоже верно было замечено, хотя и с ехидством. Числилась за Гроховский любовь к эффектам – не всегда полезная, однако же и не вредная.

С двух ТБ-1 предстояло сбросить по шесть одинаковых манекенов, мешков с песком. Шесть на американских «Ирвинах», шесть на нансуковых, Гроховского. Какие «Иваны Песковы» с каких ТБ будут сброшены – об этом Гроховский на всякий случай, от сглаза, велел Титову никому не говорить. Впрочем, хитрить и не понадобилось: два одинаковых самолёта подошли к аэродрому издали, вместе, так что отличить их один от другого уже и сами Гроховский с Титовым не смогли.

Манекены предстояло сбрасывать попарно, по два в каждом заходе, ТБ должны были лететь крыло к крылу, чтобы все внешние условия сброса и спуска были одинаковыми – высота, ветер, его направление на «Иванов».

Сбросили первую пару. Все в порядке. Вторую… Плохо дело! Один парашют раскрылся не полностью, и манекен, грохнувшись на землю, лопнул.

 – Вот тебе и нансук!

Что творилось в душе у Гроховского, неизвестно, он, как говорит Ивенсен, умел и в случаях похуже скрывать свои переживания.

С остальными парами обошлось.

Самолёты улетели. Конструкторы, комиссия, все, кто был на аэродроме, бросились к лопнувшему манекену. Впереди Дубенский, его, как начальство, не обгоняли. Сперва он шел быстрым шагом, потом, забыв про свои титулы, – бегом.

 – Ошибка! Не раскрылся – «Ирвин»…

Но не таковы были специалисты, и прежде всего главный из них, чтобы сразу сдаться:

 – Требую проверить, как были уложены парашюты и кто их укладывал!

И опять – требование совершенно справедливое.

 – А вот это я вам сразу скажу, – не стал скрывать торжества Гроховский. – Все парашюты, как наши, так и «Ирвины», укладывали не мы, а Минов – тоже сторонник шелка..,

На пути к массовому воздушному десанту конструкторам предстояло решить две принципиальные задачи: как доставить тысячи солдат и сотни тонн грузов по небу во вражеский тыл, к месту выброски, и как там все это спустить с неба на землю. Гроховский начал со второй, с парашютов, упаковок, амортизаторов и прочего. А через год наглядно убедил начальство, на что он способен, к чему готов, решая первую.

Специальных транспортных самолётов для этого, достаточно вместимых, у нас тогда еще не было. Их и во всем мире еще не было. Незадолго перед тем вооруженная группа офицеров Л.Г. Минова десантировалась, напомню, с французского самолёта «Фарман-Голиаф» в два этапа: шестерых человек «Фарман» выбросил, улетел, прилетел – еще шестерых выбросил. А больше он не вмещал и не поднимал.

Гроховский переделал бомбардировщик ТБ-1 в одиннадцатиместный десантно-транспортный. Поступил по принципу Бартини: очевидным, естественным считалось размещать людей внутри фюзеляжа, а Гроховский разместил их снаружи под крыльями, и не сидящими, а лежащими. Разумеется, пассажиров так возить нельзя, среди них могут быть и старые, и малые, и больные, но кто сказал, что нельзя здоровых солдат?.. К крылу ТБ подвешивались одиннадцать фанерных кабинок-люлек, над местом высадки они опрокидывались одна за другой, поворачивались на петлях, выбрасывали парашютистов. Управлял этим штурман со своего места поворотом рукоятки на пульте. Крыло было «испорчено», его аэродинамика нарушена, скорость ТБ снизилась, но транспортному самолёту она нужна не в первую очередь, ему груза побольше поднять бы и перевезти. И Гроховский это получил. Он с самого начала не молился на замечательную технику, а поступал с нею, как виртуоз музыкант с совершенным инструментом: открывал в ней все новые и новые возможности звучания и одни усиливал, когда находил нужным, другие приглушал.

Через несколько лет он прошел по этому пути еще дальше, до предела: превратил уже не тяжелый бомбардировщик, а легкий двухместный разведчик Р-5 в пятнадцатиместный десантно-транспортный «объект Г-61». Один десантник в обычной кабине за летчиком или перед летчиком, четырнадцать – в подвесных, лежа. Р-5, конечно, усилили для этого, упрочнили.

Даже Алкснис, а уж он верил в Гроховского – успел поверить при всей своей суровости, – даже он на этот раз опять засомневался:

 – Не фантазируйте, Гроховский! Всему своя мера в конце концов!..

Однако попробовать согласился. Согласился на это также Поликарпов, ознакомившись с расчетами и чертежами:

 – Все правильно. Вряд ли земля отпустит такую тяжесть, но попробовать можно.

И только летчики, как это ни удивительно, испытывать Г-61 отказались. Три летчика, один за другим… Так что в первый раз поднимать Г-61 пришлось самому Гроховскому. То есть не лететь пришлось – летать он всегда был готов, – а выпрашивать на это разрешение опять же у Алксниса. Полностью загруженный «Иванами Песковыми» самолёт должен был оторваться от земли, пролететь по прямой и сесть, на большее Алкснис не согласился.