Оставалось – изменить порядок сброса. И это предложил техсовету Осконбюро сам Гроховский, явившись утром после очередной ночи без сна, протирая платком воспаленные глаза… Сначала, не отцепляя груз, сбросить парашют, чтобы он вытянулся в потоке за самолётом, раскрылся и сам без удара, мягко стянул груз с узлов подвески.

 – Возражайте!

Были возражения, нет ли… Наверное, были. Затем началась работа.

Провели расчеты. Не зацепится ли раскрывшийся парашют за хвостовое оперение самолёта? Откуда безопаснее стягивать груз, где его лучше крепить: под фюзеляжем, под крылом, в нишах фюзеляжа или крыла? Как во время сброса вести самолёт: строго «в горизонте», или с набором высоты, или со снижением? А может, надо скользить в ту или другую сторону?

Опыты ставились пока с малыми грузами. Летал А.Ф. Анисимов – говорят, лучший тогда мастер пилотажа, соперник Чкалова, и счастливый соперник. Проходили опыты неизменно благополучно, однако не было уверенности, что это везения не «в силу случая». Никак почему-то не рождалось так называемое ощущение машины: то есть у конструктора – что он влез в шкуру созданной машины, а у летчика – что он слился с ней душой и телом.

Чтобы заполучить это ощущение, летчик Сергей Афанасьев и парашютист Георгий Шмидт предложили Гроховскому очередной опыт на грани разумного риска: пусть парашюты выдернут из ниш, сделанных для экспериментов в крыле ТБ-1, не грузы, а их – Афанасьева и Шмидта.

Пошли и на это. Парашютисты выдергивались из ниш в крыле справа, и на всякий случай, для страховки, Анисимов в этот момент нежно, без малейшего толчка давал самолёту скольжение влево, чтобы как можно дальше отвести от смельчаков оперение. Оно проносилось мимо парашютистов со скоростью примерно 100 километров в час: заденет слегка – и нет человека…

А если раскрывшийся огромный купол почему-либо накроет оперение? Самолёт станет неуправляемым!

А если парашют почему-либо не сдернет груз с узлов крепления на самолёте? Если, например, замок заест или груз застрянет в люке? Тогда самолёт резко затормозится со всеми вытекающими последствиями. То есть рухнет на землю…

Однако вопросы эти были уже непринципиальными, требовали от конструкторов и летчиков не озарений, а просто работы, предусмотрительности, грамотности. Иначе говоря, так или эдак, а решались. Надо было только решать их быстрее.

Впрочем, и на этом этапе требовалось остроумие, вдохновение. Например, было придумано, как безо всякой автоматики гарантированно и вовремя открывать замки крепления груза на самолёте. Для этого одну из строп парашюта сделали чуть-чуть короче остальных и вплели в нее тонкий стальной трос. Он шел по стропе к замкам и отпирал их за доли секунды до того, как парашют раскроется полностью. Вдобавок и защелки замков сделали менее прочными, чем трос, чтобы, если защелка почему-либо все же не отойдет, если ее заест, трос попросту ее оторвал.

И так далее.

Предстояло последнее испытание, оно должно было определить судьбу нового метода – «метода срыва», или «парашютного срыва», как его назвали. Надо было сбросить груз весом в тонну, подвешенный к фюзеляжу ТБ-1.

На этот эксперимент даже Гроховский пока не отваживался без разрешения. А будет оно или нет, зависело от того, что покажут контрольные расчеты и продувки в аэродинамических трубах, проводившиеся в ЦАГИ,

И вот – первые после войны известия о Гроховском: в книгах М.Н. Каминского и И.И. Лисова, в нескольких журнальных статьях и очерках. Кроме того, по заданию президиума Федерации парашютного спорта авторитетная комиссия написала доклад о зарождении и развитии воздушно-десантной техники в СССР. Доклад для специалистов: в нем профессионально, без лишней «литературы» изложены причины, почему и как мы в 30-х годах оказались в этой технике первыми. Изложены предпосылки создания воздушного десанта, военно-теоретические и морально-политические, рассказано о подготовке кадров, о технических и организационных проблемах, о наиболее удачных их решениях – и об особой во всем этом роли главного конструктора, комдива П.И. Гроховского.

Только на один, естественно, неизбежно возникающий вопрос комиссия не отвечает: почему до 1967 года имя Гроховского нигде не упоминалось? Ни в военно-исторических трудах, ни в широкой печати… Ни одного экспоната в военных музеях… Реабилитировали Гроховского, в партии восстановили – и опять постарались забыть. В докладе об этом говорится лишь как о досадном научном упущении: «Это вольно или невольно приводит к замалчиванию приоритета Советского Союза…» Генерал И.И. Лисов в своей книге пишет только о военных делах и о технике, человеческой стороны почти не касается. Дальше всех в разборе причин столь дикого положения продвинулся М.Н. Каминский, но и он видит в этом главным образом недосуг, равнодушие, зависть соперников и тому подобное.

Однако замечаю, что, как только Каминский от фактов, от описаний и характеристик отдельных событий и личностей переходит к общим оценкам и выводам, его уверенность в своих словах – естественная, располагающая уверенность специалиста, к тому же участника работ, – вдруг ослабевает. «Это мои личные соображения», «Но это, так сказать, мои личные эмоции», «Я не историк», «Я не историк Советской Армии», «В рамках воспоминаний я не стремился вдаваться в дебри исторических изысканий», «В этих записках далеко не полностью освещен только один аспект…»