— Как видите, я не имею оружия, — сказал он, как только снял прозрачный колпак кислородной маски, и с этими словами развел в стороны руки. «Хитришь, ну ладно, черт с тобой», — подумал я, тоже снял амуницию и, держа ее в руке, провел мужичка в комнату, где сидел Рихард. Пока я клал портупею на стол, сзади меня раздался голос парламентера:

— Ну что, дорогой Рихард, приключения окончились — давай, собирайся, ты пойдешь со мной.

«Вот нахал», — подумал я, а вслух возразил:

— Погодите. Мальчик не хочет оставаться здесь. По-моему, это достаточная причина, чтобы он улетел с нами.

— Видите ли, мне лучше знать, что хочет, а чего не хочет этот ребенок. Я его воспитатель.

Теперь мне стало понятным, чего это Рихард отвернулся и игнорирует присутствие парламентера. Ситуация, откровенно говоря, была просто идиотская. Я решил все-таки уговорить мужичка:

— Послушайте, вы из-за какого-то ничтожнейшего конфликта разыграли целую трагедию. Ну что случится, если Рихард улетит с нами?

— Будет нарушен закон! — почти выкрикнул мужичок, выпучив глаза, якобы до глубины души оскорбленный намеком на возможность определенного компромисса.

Тут уж я не выдержал:

— Черт побери, да что вы все, охренели что ли? Чем дальше уходишь от Земли, тем меньше люди походят на людей. Развели тут, понимаете ли, какое-то средневековье, да скорее прямо-таки родовую общину, и корчите из себя великих инквизиторов. Вы упиваетесь своим суперправовым обществом, не замечая, что постепенно теряете нормальные человеческие реакции...

В тот момент, когда я без толку изливал идеи гуманизма, что-то кольнуло меня в сердце: «Оглянись!»

Я опоздал на мгновение. Рихард, с перекошенным от злобы лицом, держал в руке мой бластер, наведя его на своего

воспитателя.

— Стой! Не надо! — завопил я, но мой крик слился с щелчком выстрела. И тут же, сквозь удушливый дым, в который превратилась обивка комнаты позади парламентера, сверкнула ответная молния. Мужичок бессовестно врал. Он оказался вооруженным.

Рихард промахнулся и за это поплатился жизнью. Заряд, выпущенный воспитателем, пробил его несчастное тело. Не буду это описывать — вам наверняка уже надоели сцены убийства, похожие одна на другую в своей кровавости. На мужичка, однако, вид трупа мальчишки произвел ошеломляющее впечатление. Скорее всего, капсулу с зарядом ему сунули военные, и он вовсе не собирался убивать Рихарда. Парламентер наверняка вообще не думал, что он применит оружие. Все случилось как-то по-глупому. Рефлекс заставил его защититься. Теперь же мужичок, охваченный мелкой нервной дрожью, на ощупь искал за спиной дверной проем, пятясь задом и не отрываясь глядя на изуродованное лицо мальчика. Я мог хладнокровно убить его в эту минуту, но почему-то не испытывал ярости. Усталость и тоска наполняли мое сознание. «Сколько же можно...» — эта фраза стучалась изнутри в мое темечко. Тем временем воспитатель опомнился и кинулся прочь по коридору, что-то крича, никем не преследуемый, но все равно через каждый десяток метров оглядывающийся назад.

Только мужичок исчез из поля зрения, как сзади послышалось тяжелое дыхание бегущего человека. Это мой канонерщик буквально ворвался в комнату. Скорпиону хватило секунды, чтобы все понять. Он ткнул в меня пальцем:

— Ты виноват, ибо ты дурак трижды. Во-первых, ты, кроме войны, ничего не видел в своей жизни, а теперь возомнил себя пацифистом. Во-вторых, ты не извлек никаких уроков из прежних скандалов. Запомни: тут, на границе населенной части вселенной, живут потомки пуритан и фанатиков, которые отправлялись искать новый Эдем. Людишки эти только на словах праведные, а на деле они мелочны и коварны. И они, как ты убедился, следуя своему стадному инстинкту, готовы, жестоко покарать любое отклонение от нормы, любое маломмальское свободомыслие. В-третьих, ты стал сентиментальным до глупости, а это приведет нас к гибели. Трижды дурак. не может командовать. Ты низложен. Теперь я буду за все отвечать!

Я кивнул и тихо проговорил:

— Хорошо, согласен, но есть последняя просьба...

Канонерщик, пораженный моей покорностью, замешкался, а потом примирительно отозвался:

— Ладно, я тоже погорячился, ты не обижайся... — и замолк, не зная как закончить фразу.

— Там, наверху, сейчас наверняка начался бой... — продолжил я.

— Да. Они с перепугу решили атаковать базу.

— Прекрати его. Скажи, что Рихард мертв, поэтому баталия лишена смысла.

Скорпион кивнул, дружески похлопал меня по плечу, мол, все будет, как надо, и помчался к выходу.

Сам я на поверхности появился минут через пять. Огонь как со стороны туземцев, так и защитников базы прекратился. Два робота, оставленные Татьяной для прикрытия ворот, были безнадежно разбиты. Самоходка тоже курилась сизым дымом, который быстро таял в разряженной, почти лишенной кислорода атмосфере планеты. Около нее сидел слегка подпаленный, но, судя по поведению, нисколько не испугавшийся оператор. Он деловито заглядывал под корпус самоходки и качал головой. Я покрутил ручку настройки внешнего переговорника, пока не поймал голос Скорпиона, который вел переговоры.

— Хорошо, — звучал в динамиках шлема бас какого-то незнакомца, отвечавшего моему канонерщику, — но вы должны отдать нам тело Рихарда Оловто.

— Всегда пожалуйста, — отозвался Скорпион вызывающе фамильярно, — у нас такого добра, я имею в виду использованных тел, рефрижератора два наберется...

«Фу ты, гадость какая, — поморщился я и отключился,— какой же все-таки Скорпион толстокожий».

Теперь у меня было время оглядеть простиравшийся ландшафт. Мертвый мир, но не похожий ни на что, виданное мною ранее. Серо-пепельная равнина, на которой лежат отдельные обкатанные пестрые валуны то ли гранита, то ли шпата, принесенные сюда гигантским метановым ледником за сотни километров из полярных гористых районов тысячи лет назад. Эта девственная первозданность нарушалась конусами редких терриконов, которые напоминали о людях-термитах, копающихся в грунте. Что заставило их прийти и обосноваться здесь? Какие лишения или, наоборот, блага, превратили их в подобие сказочных гномов-рудокопов, фанатичных в работе и столь агрессивных к чужакам и ослушникам? Как не похожи друг на друга обитатели разных планет! Будто и не было десятков тысячелетий совместной жизни в одной колыбели... Неожиданно слезы появились на моих глазах, и заботливый скафандр принялся вытирать их маленьким тампоном, введя мне успокаивающего. Я прошептал, обращаясь к своей скорлупе: «Один ты у меня остался, всегда ласковый и преданный дружок, безответный, готовый потакать любой прихоти моего тела и защищать его от любой опасности...» Но в следующее мгновение я горько расхохотался: «До чего же ты докатился — откровенничать с собственным скафандром... Эх, если бы предвидеть все заранее...»