Эта мудрая женщина умела снимать сливки в любой ситуации.

Она приказала, чтобы к ней доставили Роберта и прямо на глазах у своих фрейлин и нескольких камергеров предупредила его, что не имеет ни малейшего желания наблюдать при своем дворе за амурами между вдовцами, хотя бы и имеющими право называться женихами, и замужними женщинами. Ее это потрясло до глубины души, и она этого не потерпит.

Роберт хотел возразить, что она сама подала дурной пример. Разве она не бросала кокетливые взгляды на камергера, который был женат на одной из ее фрейлин? Но он заметил холодный блеск ее глаз, который указал ему, что это делает ему выговор королева Елизавета.

Роберт был глубоко потрясен. Он понял, что зашел слишком далеко. Он испугался, что если проявит дальнейший интерес к Летиции, то его могут удалить от двора.

Елизавета торжествовала. Она установила между ними новый тип отношений. Она хотела, чтобы он остался при дворе. Он был фаворитом — но лишь одним из многих.

Перемена не прошла при дворе незамеченной.

Все шептались, что господство Лестера закончилось. Королева его разлюбила. А что вы скажете об этом новом человеке, Хенидже? Должен ли он занять место фаворита? Что у него есть такое, чего нет у Роберта? Правда, он несколько моложе, но во всем остальном он ему явно проигрывает.

Хенидж находился возле королевы в Гринвиче в тот день, когда, покончив с ужином, весь двор танцевал в огромном холле, а к королеве подошел Сесил и сообщил, что прибыл шотландский посол и желает ее видеть.

Из Шотландии пришли столь важные новости, что когда Сесил шепнул королеве на ухо их суть, она потеряла к танцам всякий интерес. Она села, подперев голову рукою, неспособная скрыть обуявшее ее сильное чувство, и объявила загробным голосом собравшимся вокруг нее фрейлинам:

— Шотландская королева разрешилась прекрасным сыном, а я всего лишь бесплодная бочка.

Сесил махнул, отсылая женщин, и, склонившись над ней, прошептал:

— Мадам, мне понятны ваши чувства, но будет нехорошо, если Мелвилл застанет вас в таком состоянии. Вы должны заставить его поверить, будто вас радует рождение принца.

Она сжала его руку и сказала:

— Вы, как всегда, правы, мой друг. А теперь введите Мелвилла.

Когда он вошел, она уже танцевала. При виде посла королева совершила лихой пируэт.

— Вы нам принесли хорошие вести, — воскликнула она. — Я никогда еще за последние недели не чувствовала себя так чудесно, как теперь, когда думаю о рождении у моей сестры прекрасного сына.

Мелвилл поклонился и поцеловал ее руку.

Он с чувством произнес:

— Моя королева знает, что, услышав новость, ваше величество обрадуется сильнее всех ее друзей. Хотя сын дорого ей достался и с риском для ее жизни. А в это время с ней так сурово обращались, что она пожалела, что вообще вышла замуж.

Елизавета осталась весьма довольной его высказыванием, которое лукавый шотландец прибавил явно для того, чтобы доставить ей удовольствие.

— Может, вы станете крестной матерью маленького принца, ваше величество? — спросил Мелвилл.

Елизавета сказала, что она с радостью примет это предложение.

Распрощавшись с послом, когда уже отпала необходимость играть роль, она с некоторым беспокойством отметила, что на свете теперь есть еще один претендент на английский трон, которого не так-то просто сбросить со счета.

Не оставалось никаких сомнений, что граф Лестер уже не пользуется прежним расположением королевы. Норфолк и Сассекс открыто выступали против него и на каждом шагу демонстрировали свою неприязнь. Только Сесил, будучи значительно мудрее, не принимал участия в их стычках.

Во время празднества по случаю Двенадцатой ночи [Двенадцатая ночь — двенадцатая ночь после Рождества, канун Крещения.] королева поразила всех присутствующих, провозгласив Томаса Хениджа Бобовым королем, чью роль обычно исполнял Роберт Дадли, потому что никто при дворе не обладал таким остроумием, таким обаянием и энергией, чтобы сыграть эту роль так, как должно.

В душе Роберт бесился, но он ничего не мог с этим поделать. Он никак не мог добиться от королевы аудиенции, потому что ему хотелось поговорить с ней так, как это нельзя было сделать в присутствии свидетелей.

Казалось, что Елизавету полностью удовлетворяло общество нового фаворита. Норфолк и Сассекс открыто потешались над Робертом, а их сторонники ввязывались в ссоры с его людьми.

Для Роберта такое положение дел стало невыносимым. Внешне Сесил оставался его другом, но Роберт понимал, что тот всего лишь следовал соображениям безопасности, одно лишь слово королевы, означающее, что ее безразличие превратилось в ненависть, — и вряд ли у Роберта останется при дворе хоть один друг. Что касается простых людей, то он никогда не пользовался у них популярностью, они винили его во всех тех скандалах, которые затрагивали королеву.