Шрифт:
«Как здорово быть НИКЕМ.
– Кем ты хочешь быть, когда вырастишь, деточка?…
– Учительницей.
– А чему ты хочешь учить деток?
– Английскому языку…Учительницей я таки стала. По образованию. А вот преподавать мне расхотелось уже давно…
Мечты трансформируются. Спросите меня в последние годы, кем я хочу быть, я вам не отвечу. Или даже съязвлю: НИКЕМ.
Я вообще не хочу работать. Мне не нравится работа в офисе – она зачастую бессмысленна. Мне не нравится намеренно выстраивать отношения с окружающими, от которых может зависеть достижение каких-то целей, не нужных и не интересных лично мне. Мне не нравится глупая суета вокруг никому не нужных прожектов. Мне не интересно тратить свою энергию на придумывание никому не нужных (или нужных кому-то, но не мне) проектов. Мне не охота работать ни в больших корпорациях, ни в маленьких агентствах. Мне абсолютно неинтересно иметь свой бизнес. Меня напрягает современный ритм жизни. Мне не нравится конкурировать – ни на рынке (если говорить глобально), ни персонально – с кем-то, победив которого я достигну более высокого статуса, денег, заказов, клиентов, пиар-кампаний и других никому не нужных вещей.
Большинство профессий для меня сейчас, включая собственную, – это полнейший ssshhhhi-i-i-ttt.
Что со мной не так?… И, позвольте минуту, разве это со мной?…»
Не помню, как писала и следующий текст. Даже не вспомню отчетливо, случилось это на самом деле или это моя – странно яркая – фантазия…
«Стою у Киры в офисе. Она на встрече, я жду. Пью кофе, покусываю кончик ложечки, смотрю в окно. («Алло, Кирюшка? Я что, недавно была у тебя в офисе?» – «Д-да, на прошлой неделе». – «А…» – «Твое многонедельное невменяемое состояние меня волнует. Силком тебя сюда затащила…» – «А».)
Высотное здание, высокий этаж. Великолепный вид на Киев – город как на ладони. Внизу бегут крошечные машинки и муравьи-человечки. Все торопятся по делам. Идет наглый летний дождь, вода течет реками, капли звонко барабанят о разноцветные зонты – стрекот доносится даже на 24 этаж.
Удивительный звук влажного киевского лета. Гадюка подколодная Антон (жирно перечеркнуто).
Подо мною холмики крыш старинных особняков. Дождь ритмично постукивает об оцинкованные крыши, играет с солнцем в прятки – нет-нет да и заблестит огненный диск из-за тучи и скользнет металлическим зайчиком по старинной обшивке. Солнце борется с водой, пока еще безуспешно – ливень стеной. Однако уже чувствуется приближение конца стихии. Скоро небо засияет, крыши успокоятся, реки высохнут.
Вдруг далеко внизу, на одной из плоских крыш торгового центра, улавливаю движение. Прямо под дождем на темнеющей паперти вальсирует пара – две тоненькие изящные фигурки. Она – в белом платье, он – в строгом костюме. Вальсирует под неслышимую музыку – им аккомпанирует только этот летний дождь. Они плывут складно и грациозно – назло стихии и в причудливый такт с ней…
Я…» – недописанный текст здесь обрывается. Я не помню, что хотела сказать дальше.
А затем – снова десятки текстов об Антоне.
Я встала с колючего от крошек табурета. За последние десять дней я превратилась в скелет, поэтому надо нормально поесть. Только не знаю, как впихнуть в себя хоть какую-то еду. Она вся застревает комом в горле. Значит, надо хотя бы попить – найти хоть какую-то чашку. Одну из них прикрывает еще один смятый листок, на нем написано: «…жизнь не поспевает за нашими желаниями, а после исполнения мечты (достижения цели) наступает пустота… Виктор… Понте Веккьо…»
Кое-как завариваю чай и прямо с дымящейся чашкой иду в ванную.
Из зеркала на меня смотрит затравленный зверек неопределенного пола и возраста. Слипшиеся волосы непонятного цвета, взгляд из-под мешков, ввалившиеся щеки. Груди нет, вокруг – выпирают кости. Торчат уши и острые локти. Впалый живот и дрожащие пальцы, вцепившиеся в чашку.
Включаю холодный душ, но температуры воды совершенно не чувствую.
Не помню, сколько прошло времени, помню, что стою под холодными струями душа и громко пою:
Выходи-ила на берег Катюша,
На высо-окий берег, на крутой…
Воскресенье, 18 июля: День, когда я наконец рассмеялась
– Собирайся живо, через пятнадцать минут уходим.
Кира не говорит, куда меня тащит, а я не спрашиваю и не упираюсь – просто иду за ней, как вагон за паровозом, – мне все равно.
Мы садимся в метро и куда-то едем. Метро в Киеве почти всегда многолюдно, что здорово портит мне нервы. В вагонах подземки жизнь обычно довольно активна: люди вереницами входят и выходят, по утрам в час пик на отдельных станциях пассажиров даже заталкивают в вагоны специальные тетки, чтобы закрылись двери; здесь толпятся у выхода и продавливаются внутрь, хамят, скандалят, громко разговаривают по телефону и что-то обсуждают, поют песни, просят милостыню и беспрестанно продают всякую ерунду. Здесь на каждом шагу экраны рекламных телевизоров и десятки объявлений. В общем, метро в моем городе – это концентрация жизни на отдельной взятой небольшой территории.
Шум и гам подземки раздражают меня сейчас еще больше обычного.
Мы с Кирой стоим у двери, противоположной выходу. Нас окружили три парочки, целующиеся по-взрослому. Я невольно засматриваюсь на них и вновь удивляюсь той самой «концентрации жизни». Краем глаза замечаю, что помимо меня целующиеся привлекли внимание и простоватого, еще не старого мужчины, стоящего напротив нас с Кирой. Он тоже все время поглядывает на каждую из пар. А потом вдруг поворачивается в нашу сторону и смотрит призывным взглядом… на меня. И еще через пару мгновений начинает подмигивать. Я ощущаю себя столетней вешалкой, для которой периоды романтики и любовных томлений остались в позапрошлом веке…