Человчество по Конту есть живой организмъ. Что мы понимаемъ подъ словомъ организмъ? Прежде всего мы понимаемъ себя какъ существо отдленное отъ другихъ существъ. Я вижу другаго человка, узнаю, что онъ отдленъ отъ другихъ существъ сознаніемъ и ощущеніемъ своей жизни, и признаю его организмомъ. Я вижу лошадь, собаку, муху, козявку и по нкоторымъ признакамъ заключаю, что въ нихъ есть то же ощущеніе отдльности жизни, и потому называю ихъ организмами. Все, что я называю организмомъ, я называю таковымъ только потому, что, отвлекая частные признаки отъ различныхъ существъ, я нахожу въ нихъ общіе и мн признаки сознанія или ощущенія отдльности жизни. Основное понятіе организма вытекаетъ не изъ тхъ опредленій словесныхъ, которыя я буду прилагать къ организмамъ (тмъ боле что и въ опредленіяхъ этихъ наука не сговорилась), а изъ моего сознанія и ощущенія моей отдльной отъ другихъ жизни; и потому, какъ бы хорошо ни было придумано словесное опредленіе организма и какъ бы ни подходили подъ него какія бы то ни было существа, никто не можетъ признать организмомъ того, что не представляетъ для человка того ощущенія отдльности жизни, которое сознаетъ человкъ. Я могу признать организмами даже т простыя микроскопическія существа, которыми такъ заняты теперь люди науки, потому что и въ нихъ я нахожу признаки ощущенія отдльности жизни, но какъ бы точно ни подходило подъ придуманное опредленіе человчество или общество человческое, я не могу его признать организмомъ, потому что въ нихъ отсутствуетъ для меня существенный признакъ ощущенія отдльности жизни. Не могу назвать въ особенности потому, что, допустивъ такое произвольное соединеніе въ организмъ многихъ и всхъ особей извстнаго рода, мн нтъ никакой причины не называть организмами лошадинство или отдльные табуны, коровство, баранство или отдльныя стада.

И вотъ на такомъ то произвольномъ утвержденіи строится цлая наука, называемая соціологіей. Берутся нкоторые признаки организма и подъ эти признаки подводятся общества.

Всему длу голова теперь научная наука. Только тотъ изъ праздныхъ людей стоитъ твердо въ обществ, на чьей сторон она — эта наука. <Что же такое эта научная наука? Она одно изъ тхъ нелпыхъ суеврій, которыя кажутся чмъ то величественнымъ и несомнннымъ до тхъ поръ, пока мы вримъ въ нихъ, и которыя разсыпаются прахомъ, какъ только люди, свободные отъ этаго суеврія, прикинутъ его на мрку самаго простаго и недалекаго, только не предубжденнаго разсудка.> Она нелпое суевріе, отвчаю я, и берусь доказать, что для каждаго непредубжденнаго человка такъ же ясно, какъ то, что вра въ домовыхъ и лшихъ есть нелпое суевріе. И говоря это, я не испытываю ни малйшей ни застнчивости въ томъ, что позволяю себ такую смлость, ни малйшей гордости въ томъ, что я сдлаю такую важную вещь. Доказать нелпость всякаго суеврія очень легко: стоитъ только не врить на слово, что все такъ, какъ это говорятъ какіе-то люди, а разобрать, что именно говорятъ эти люди. <Суеврія держатся потому только, что любятъ врить тому, что есть гд-то тамъ, на недосягаемыхъ намъ высотахъ, божественные и мудрйшіе люди, которые все узнали, изслдовали и ршили, и намъ остается только врить тому, что говорятъ эти люди. Вка проходятъ и поколнія за поколніями живутъ и умираютъ въ противорчіи своего разума съ тмъ, что имъ передаютъ ихъ мудрецы, и имъ въ голову не приходитъ вопросъ: да правда ли то, что намъ говорятъ? Вопросъ же этотъ не приходитъ въ голову потому, что имъ кажется, что тамъ, на этихъ недосягаемыхъ высотахъ, все ясно и несомннно и что противорчія происходятъ отъ ихъ слабости. Такъ это было съ богословскимъ суевріемъ, такъ это было и есть съ философскимъ, государственнымъ суевріемъ, такъ это происходитъ теперь съ научнымъ суевріемъ. Богъ одинъ и вмст съ тмъ Онъ одинъ — три. Одинъ родился безъ нарушенія двства, былъ человкомъ, воскресъ и сидитъ одесную отца. Его надо сть въ вид хлба и вина. Онъ веллъ, чтобы мазали масломъ всхъ людей и особенно нкоторыхъ людей. Отъ этаго помазанія эти люди длаются священны, a другіе должны исполнять всю ихъ волю. Вками жили и умирали люди, сознавая въ душ, что все это ужасающая безсмыслица, и вмст съ тмъ продолжали врить, что это такъ, потому что имъ казалось, что не могли же люди, выработавшіе эти положенія и такъ торжественно ихъ заявляющіе, не могли же эти люди ошибаться или обманывать. Люди вс должны быть несвободны, а покоряться другимъ людямъ и воевать другъ съ другомъ, и разорять другъ друга, и учиться и исповдовать вру по вол этихъ нкоторыхъ людей. Все это опредляетъ философія права и разныя права: государственное, полицейское, международное. И опять вка поколніе за поколніями умирали люди, сознавая нелпость этаго, и всетаки врили тому, что это такъ, потому что это говорили имъ философы, ученые. Имъ казалось, что не могли же люди, такъ торжественно и убдительно говорившіе это, ошибаться или обманывать ихъ.>

Такъ что же длать? Длать? Прежде всего — не лгать, потомъ смириться, покаяться и третье — понять, что трудъ не для себя, но для другаго, для людей, есть не проклятіе, а единственное благо человка.

Не лгать — значить то, чтобы не придумывать изворотовъ, по которымъ можно бы было не видать дйствительности, не закрывать глаза, не говорить: если такъ, то моя жизнь несчастная, a врить, что несчастна можетъ быть только неразумная жизнь, что какъ бы ни ново и странно казалось то положеніе, къ которому ведетъ разумъ, это положеніе будетъ лучше прежняго, потому что разумъ на то и данъ, чтобы показывать намъ благо, и безъ разума не можетъ быть счастія. Не лгать — значить не бояться счастья. Можетъ быть, уже много долженъ и не расплатишься, но какъ бы ни много было, все лучше, чмъ не считаться. Какъ бы ни далеко зашелъ по ложной дорог, все лучше, чмъ продолжать идти по ней. Лгать невыгодно еще и потому, что ложь одна ведетъ за собой другую. Стоитъ разъ ввести ошибку въ вычисленіе, и ошибка эта будетъ везд требовать поправки. Стоитъ разъ оробть передъ истиной и, увидавъ ее, не ввести ее себ въ душу, и это отступленіе отъ истины будетъ на каждомъ шагу въ самыхъ разнообразныхъ видахъ мучать тебя. Попробуй не лгать передъ собой — принять истину себ въ душу, какъ она представляется теб, и ты узнаешь силу ее, ты увидишь, какъ, какъ электрической искрой, вдругъ соединятся правильно вс разрозненныя прежде явленія; все, что было запутано и тайно, станетъ ясно; тамъ, гд были лнь и апатія, явится сила и энергія, тамъ, гд были злоба, презрніе, вражда, — явятся любовь и возможность проявленія ея. Гд былъ хаосъ и страхъ передъ нимъ, явятся стройность и стремленіе къ ней. Тотъ, кто искренній человкъ, ищущій истины, задавъ себ вопросъ — что длать? отвтитъ себ на него: не лгать передъ собой, а идти туда, куда ведетъ разумъ, тотъ уже ршилъ вопросъ. Онъ найдетъ, что, гд и какъ длать, онъ не будетъ лгать передъ собой.

Одно, что можетъ помшать ему въ отъисканіи исхода, — это ложно высокое о себ мнніе — гордость; и потому другой отвтъ на вопросъ, что длать, — будетъ: смириться, покаяться. Я говорю это потому, что представленіе наше о нашемъ значеніи такъ сростается съ нами, что мы часто не замчаемъ этого побужденія къ обману. Разскажу разговоръ мой съ однимъ изъ лучшихъ молодыхъ людей, сближавшихся со мной. Да проститъ онъ меня за мою нескромность. Случай очень знаменателенъ. Молодой человкъ съ именемъ, большими связями, кончившій курсъ въ университет, чрезвычайно упростившій свою жизнь, отказавшійся отъ всхъ преимуществъ связей и положенія, спрашиваетъ меня мое мнніе о томъ, какую дятельность избрать ему, пріобртшему то образованіе, которое онъ пріобрлъ. Вопросъ его собственно такой: чмъ могу я быть наиболе полезенъ людямъ съ тми особенными знаніями, которыя я пріобрлъ, и включаетъ въ себя соображеніе о томъ, что мн, проведшему 11 лтъ ученія, невыгодно — не для себя, но для людей — начать учиться пахать, когда я имю другія знанія. Я отвтилъ ему, что вопросъ его: какъ мн, пріобртшему столько знаній, употребить ихъ на пользу людямъ, надо поставить такъ, какъ бы онъ стоялъ для ученика, прошедшаго курсъ талмуда и выучившаго число буквъ всхъ священныхъ книгъ и т. п. Вопросъ бы стоялъ такъ: какъ мн, проведшему по несчастію моихъ условій 11 лучшихъ учебныхъ лтъ въ праздныхъ и развращающихъ умъ занятіяхъ, какъ мн исправить эти ошибки моего воспитанія и постараться быть полезнымъ людямъ? Если бы вопросъ стоялъ такъ: что мн длать, такому человку? то всякій отвтилъ бы: стараться прежде всего честно кормиться, т. е. выучиться не жить на ше другихъ и, учась этому и выучившись, при всякомъ случа приносить пользу людямъ и руками, и ногами, и мозгами, и сердцемъ. Для того человка нашего круга, который не будетъ лгать передъ собой, будетъ необходимость смириться и покаяться, сознать свою вину. Помщику нельзя было перестать быть рабовладльцемъ безъ того, чтобы не смириться и не покаяться. И покаяніе не страшно, такъ же какъ и не страшна истина, и такъ же радостно и плодотворно. Стоитъ только разъ навсегда принять истину совсмъ, и тогда невольно и смириться совсмъ, т. е. помнить, что правъ никто изъ насъ не иметъ и не можетъ имть, а обязанностей нтъ конца и нтъ предловъ.

И это то сознаніе обязанности и составляетъ сущность 3-го отвта на вопросъ, что длать, состоящаго въ признаніи труда не проклятіемъ,но радостью и сущностью жизни человка.

Какъ только 235 , вра человка — въ томъ, что трудъ труденъ, а праздность не трудна, такъ является потребность меньше трудиться и избирать не тотъ трудъ, который наврно нуженъ, который первый подъ руками, а тотъ, за который другіе больше отдаютъ труда. Какъ только трудъ — сущность жизни, такъ человкъ избираетъ самый врно полезный трудъ и самый близкій. Жизнь же такъ устроена, что самый врно полезный трудъ и самый близкій есть самый радостный, какъ трудъ земледльческій, трудъ для своей семьи и близкихъ.

Мене достоврно полезный, и для цлей боле отдаленныхъ, есть трудъ и мене радостный. Такъ, ремесленный и подъ конецъ умственный мене другихъ достоврно полезны, цль ихъ боле отдаленна, и они тяжеле другихъ. Какъ только человкъ въ труд будетъ видть не проклятіе, a дло всей жизни, такъ онъ естественно возьмется за первый предлежащій, ближайшій трудъ — кормиться и промняетъ его только тогда, когда къ нему заявятся требованія въ другомъ, мене радостномъ, ремесленномъ или умственномъ труд. Заявляемыя же къ нему требованія и благодарность людей, кром обезпеченія его, будутъ вознаграждать его за меньшую радостность труда. Кром того, требованія эти будутъ предъявляемы только тогда, когда человкъ хорошо длаетъ свой ремесленный или умственный трудъ. А хорошо длаетъ человкъ только то, что любитъ. Я знаю одну общину, гд люди жили, кормясь своимъ трудомъ, считая все общимъ. Одинъ изъ членовъ былъ образованне другихъ, и отъ него требовали чтенія лекцій, къ которымъ онъ долженъ былъ готовиться днемъ, чтобы читать ихъ вечеромъ. Онъ длалъ это съ радостью, чувствуя, что онъ полезенъ другимъ и длаетъ дло хорошо, но онъ усталъ, и здоровье его стало хуже отъ лишенія работы. Члены общины пожалли его и попросили идти работать въ поле. Для людей, смотрящихъ на трудъ, какъ на сущность и радость жизни, фонъ, основа всякой жизни будетъ всегда борьба съ природой, трудъ для прокормленія себя и другихъ. Отступленія отъ этаго закона будутъ только зависть отъ требованій другихъ. Для человка, который признаетъ трудъ сущностью и радостью жизни, удовлетвореніе его потребностей всегда будетъ, потому что всегда человкъ долженъ кормиться, и всегда будетъ радостно, потому что либо онъ будетъ длать самый здоровый, радостный земледльческій трудъ, либо будетъ имть сознаніе труда боле широкаго и несомннно полезнаго.

Такъ вотъ что длать:

Не лгать, смириться и счастье жизни полагать не въ наслажденіи, а въ труд.

23 Октября

Ясн. Пол.

<На моей памяти совершились не такія перемны. Я помню, что лакей держалъ горшокъ барину, который ходилъ въ него. За столомъ, за каждымъ стуломъ стоялъ лакей съ тарелкой. Въ гости здили съ двумя лакеями. Казачокъ и двочка стояли въ комнатахъ, подавали трубки и вычищали и т. п. Теперь намъ это страшно и дико. Но разв не страшно и не дико то, что молодой мущина, женщина, да даже и старый, чтобы постить знакомаго, велятъ закладывать лошадей, и сытые лошади только для этого и кормятся, и онъ или она детъ мимо мужика съ возомъ, который не вши самъ везетъ съ своей лошадью, а имъ и въ голову не приходитъ, что это — то же, что держать горшокъ? Разв не также странно и дико то, что человкъ одинъ живетъ въ 5-ти комнатахъ, что женщина тратитъ тысячи, сотни, хоть десятки рублей на одежду, когда ей нужно только льна и шерсти, чтобы спрясть и соткать себ и мужу и дтямъ одежды? Разв не странно и дико, что люди живутъ, не ударивъ палецъ о палецъ, разъзжая, куря, играя, и цлая рота людей озабочены тмъ, какъ ихъ кормить, согрть? Разв не странно и дико, что старые люди серьезно толкуютъ, пишутъ въ газетахъ о театр, о музык и, какъ шальные, здятъ смотрть не перестающихъ разъзжать музыкантовъ, актеровъ? Разв не странно и дико то, что десятки тысячъ юношей и двочекъ воспитываются такъ, чтобы отучить ихъ отъ всякой работы (он идутъ домой, и дв книжки несетъ за ней прислуга) подъ предлогомъ выучиванія никому и имъ самимъ не нужныхъ пустяковъ?>

Онъ говоритъ это, какъ сказалъ бы хозяинъ работнику: выкопай колодезь, и когда начнешь копать, то вотъ теб лопата, вотъ теб воротъ и кадушка, чтобъ выкапывать землю, длай такъ, какъ я показалъ теб, и тогда теб будетъ легко.

Если работникъ вритъ хозяину, то прежде чмъ сказать, что трудно, онъ возьметъ т орудія, которыя даетъ ему хозяинъ, и станетъ работать ими, какъ веллъ хозяинъ. Если же онъ не взялъ эти орудія и не работаетъ ими, то онъ и не можетъ говорить, что трудно, а онъ лнивый работникъ и обманщикъ, если говоритъ, что вритъ хозяину.