– Какая бедность? Алиса была богатой вдовой, когда он на ней женился, – говорит Гардинер. – А еще у него есть собственные земли. Да и дочери хорошо пристроены.

– Не забывайте о королевской пенсии.

Он собирает бумаги для Стивена, который готовится выступить главным советником Генриха на суде в Данстебле. Успел перелопатить все показания на процессе в Блэкфрайарз – кажется, будто все это происходило в прошлом веке.

– Силы небесные, – говорит Гардинер, – осталось хоть что-то, чего вы не раскопали?

– Если я доберусь до дна этого сундука, то отыщу любовные письма вашего батюшки к вашей матушке. – Он сдувает пыль с последней пачки. – Вот они. – Бумаги шлепаются на стол. – Стивен, можем ли мы что-нибудь сделать для Джона Фрита? В Кембридже он был вашим учеником. Не бросайте его.

Гардинер мотает головой и углубляется в бумаги, что-то бормочет, время от времени восклицая: «Нет, кто бы мог подумать!»

Кромвель добирается до Челси на лодке. Бывший лорд-канцлер сидит в кабинете, Маргарет едва слышно бубнит по-гречески; он слышит, как Мор поправляет ошибку.

– Оставь нас, дочь, – говорит Мор при его появлении. – Нечего тебе делать в этой нечистой компании.

Однако Маргарет поднимает глаза и улыбается, и Мор с опаской – вероятно, боится потревожить больную спину – встает с кресла и протягивает руку.

Нечистым назвал его Реджинальд Пол, сидящий в Италии. Причем для Пола это не образ, не фигура речи, а святая правда.

– Говорят, вы не придете на коронацию, так как не можете позволить себе новый дублет. Епископ Винчестерский готов купить вам дублет за собственные деньги, лишь бы узреть ваше лицо на церемонии.

– Стивен? Неужто?

– Клянусь.

Он предвкушает, как, вернувшись в Лондон, попросит у Гардинера десять фунтов.

– Или пусть гильдии скинутся на новую шляпу и дублет.

– А в чем идете вы? – мягко спрашивает Маргарет, словно забавляет двух малых детей, с которыми ее попросили посидеть.

– Для меня что-то шьют. Я не вникаю. Только бы меня не заставляли плясать от радости.

На мою коронацию, сказала Анна, не пристало вам наряжаться как поверенному. Джейн Рочфорд записывала, словно секретарь. Томас должен быть в темно-красном.

– Мистрис Ропер, – спрашивает Кромвель, – а вам не любопытно посмотреть коронацию?

Отец не дает Маргарет вставить слова:

– Это день стыда для англичанок. Знаете, что говорят на улицах? Когда придет император, жены обретут утраченные права.

– Отец, вряд ли кто-нибудь осмелится сказать такое при мастере Кромвеле.

Кромвель вздыхает. Мало удовольствия знать, что все беззаботные юные шлюхи на твоей стороне. Все содержанки и сбившиеся с пути дочери. Теперь Анна замужем и пытается стать примерной женой. Залепила пощечину Мэри Шелтон, рассказывает леди Кэри, за то, что та написала в ее молитвеннике невинную загадку.

Ныне королева сидит очень прямо, в животе шевелится младенец, в руках вышивка, и когда ее приятели Норрис и Уэстон с шумной компанией вваливаются в покои, чтобы припасть к ногам госпожи, смотрит так, словно те усеивают ее подол пауками. Без цитаты из Писания на устах к ней в эти дни и не подходи.

Кромвель спрашивает:

– Блаженная пыталась с вами увидеться? Пророчица?

– Пыталась, – отвечает Мэг, – но мы ее не приняли.

– Она виделась с леди Эксетер, та сама ее пригласила.

– Леди Эксетер неумная и много мнящая о себе женщина, – замечает Мор.

– Блаженная сказала ей, что она станет королевой Англии.

– Могу лишь повторить свои слова.

– Вы верите в ее видения? В их божественную природу?

– Нет, она самозванка. Хочет привлечь к себе внимание.

– И только?

– Эти молоденькие дурочки все как одна. У меня полон дом дочерей.

Он молчит.

– Вам повезло.

Мэг поднимает глаза, вспоминает о его утратах, хоть и не слышала, как Энн Кромвель спросила: за что дочке Мора такая преференция?

– Она не первая, – говорит Мэг. – В Ипсвиче жила девочка двенадцати лет, из хорошей семьи. Говорят, она творила чудеса, совершенно бескорыстно. Умерла молодой.

– А еще была дева из Леоминстера, – с мрачным удовлетворением подхватывает Мор. – Говорят, сейчас она шлюха в Кале, смеется с клиентами над трюками, которые вытворяла.

Значит, святых девственниц Мор не жалует. В отличие от епископа Фишера. Тот привечает блаженную и часто с ней видится.

Словно услышав его мысли, Мор говорит: