– Я не вправе исключить этот пункт, – говорит Кромвель. – Парламент может все, мадам, кроме того, что противоречит законам природы.

Она вспыхивает.

– Я не умру родами. Я крепкая.

А вот Лиз во время беременности не глупела. Скорее становилась еще приземленнее и бережливее, проводила ревизию шкафов и кладовых. Анна забирает у Генриха проект, гневно потрясает им в воздухе. Она злится на бумагу, ревнует к чернилам. Говорит:

– Тут написано, если я умру, скажем, умру сейчас, скажем, умру от лихорадки до разрешения от бремени, он может взять себе новую жену.

– Милая, – произносит король, – я не могу представить себе другую на твоем месте. Это чисто умозрительно. Он должен предусмотреть и такой случай.

– Мадам, – вступает в разговор Гардинер, – позвольте мне вступиться за Кромвеля: он всего лишь учитывает возможные исходы. Вы же не хотите обречь его величество на вечное вдовство? И никто из нас не знает своего часа.

Анна не замечает Винчестера, будто его здесь нет.

– И еще тут говорится, если у короля будет сын, этот сын унаследует престол. «Наследники мужеского пола, зачатые в законном браке». А что будет с моей дочерью?

– Она по-прежнему принцесса Англии, – отвечает Генрих. – Если ты заглянешь дальше, там сказано…

Закрывает глаза. Боже, дай мне сил.

Гардинер спешит вмешаться:

– Если у короля не будет сыновей, прижитых в законном браке, королевой станет ваша дочь. Вот что предлагает Кромвель.

– Но почему это должно быть записано именно так? И где здесь сказано, что испанская Мария – незаконнорожденная?

– Леди Мария исключена из линии наследования, – говорит Кромвель, – так что вывод очевиден, нет надобности добавлять что-либо еще. Вы должны простить холодность выражений. Мы стремимся сделать закон лаконичным, так что здесь нет ничего личного.

– Клянусь Богом! – ухмыляется Гардинер. – Уж если это не личное, что тогда личное?

Король, похоже, пригласил сегодня Стивена нарочно, чтобы унизить. Завтра, разумеется, все будет наоборот: Кромвель увидит Генриха, прогуливающегося с Винчестером под ручку в заснеженном саду. Он говорит:

– Мы хотим скрепить акт присягой. Подданные его величества должны поклясться, что принимают закон о престолонаследии, изложенный в этом документе и ратифицированный парламентом.

– Присягой? – переспрашивает Гардинер. – Что это за акт, который необходимо скреплять клятвой?

– Всегда найдутся те, кто скажет, что парламент подкуплен, или введен в заблуждение, или почему-либо не вправе представлять народ. Опять-таки есть люди, которые считают, что парламент не может устанавливать законы в определенных сферах – это компетенция Рима. Я убежден, что они заблуждаются. Рим не имеет юридической власти над Англией. В своем билле я намерен сделать утверждение. Довольно скромное. Я его составил, парламент, смею надеяться, примет, король, смею надеяться, подпишет. Тогда я попрошу страну скрепить его клятвой.

– И как же вы намерены это осуществить? – глумится Стивен. – Разошлете своих молодчиков из Остин-Фрайарз по городам и весям приводить к присяге каждого встречного и поперечного?

– А почему бы и нет? Или вы считаете, что все, кто не епископы, – скоты? Присяга всякого христианина одинаково ценна. Поглядите на любую часть этого королевства, милорд епископ, и увидите упадок, обнищание. Мужчины и женщины скитаются по дорогам. Овцеводы захватили все: селянина выгоняют из дома, землепашца лишили земли. За поколение эти люди могут научиться читать. Пахарь мог бы взять книгу. Поверьте мне, Гардинер, Англия способна быть иной.

– Я вас разозлил, – замечает Гардинер, – и вы, разозлившись, неверно поняли вопрос. Я спрашивал, не хороша ли их клятва, а скольких из них вы намерены привести к присяге. Однако, разумеется, поскольку вы провели через палату общин билль против овец…

– Против овцеводов, – с улыбкой поправляет Кромвель.

Король говорит:

– Гардинер, это нужно, чтобы помочь простым людям – никому не дозволяется держать больше двух тысяч овец…

Епископ перебивает короля, как маленького ребенка.

– Две тысячи, да, так что пока ваши комиссары будут разъезжать по графствам, считая овец, может быть, они заодно приведут к присяге пастухов? И этих ваших пахарей, пока еще не обучившихся грамоте? И каждую потаскуху, которую найдут в канаве?

Епископ говорит с таким пылом, что Кромвеля разбирает смех.

– Милорд, я приведу к присяге тех, чья клятва необходима для надежности престолонаследия и единства страны. У короля есть чиновники, есть мировые судьи, и лорды совета подадут другим пример – или я с ними разберусь.