Не застали.

Только вышли из машины у ворот базы, как над стайкой девчат, явно выглядывавших кого-то, пронеслось негромкое:

— Идёт, идёт!

Он шёл. Фёдор Емельяненко. Гроза борцовских залов планеты, да!..

Но до чего же обыкновенный у чемпиона был вид.

Вовсе не богатырь. Симпатичное лицо. Ранние залысины. И дружелюбный, открытый взгляд.

— Привет, девчонки, привет! — сказал, когда его окружили.

Мог бы, пожалуй, и вздохнуть: расписывался на протянутых открытках, на книжках, а руки заметно подрагивали и буквы получались не всегда ровными…

— А тут ещё и мы на вашу голову, — сказал ему, невольно извиняясь за «необъявленный визит». — Но тут уж дело такое: старый болельщик, много писал о борцах…

Пошел разговор, и опытным глазом тут же увиделось, что Фёдор как рыба в воде естествен… Ну, может быть, — как птица на ветке, потому что ему, конечно же, как можно скорее хотелось вспорхнуть, ну, да что ж тут: дело понятное.

— Вот о чём хотел. Большего остального: время на чтение выкраиваете? Или совсем некогда этим заниматься?

Он как бы даже слегка удивился:

— Да почему же? Читаю много, можно сказать…

— Но когда, когда?

Дальше я не стал, но в подтексте это как бы оставалось жить: когда, есличасами по автомобильным шинам колотить, пальцы вон до сих пор — ходуном?

— После тренировки, — сказал он. — Во время отдыха… И потом — в самолёте, в поезде. В дороге приходится проводить много времени. Вот и беру с собой.

— Что-нибудь такое полегче?.. Чтобы в аэропорту не жалко выбросить?

— Да нет, — сказал он как-то очень серьёзно. — Я классиков люблю читать.

Я, конечно, воспрял:

— Каких классиков?

— Наших, русских. Достоевского люблю. Толстого. Недавно вот прочитал Бунина. «Тёмные аллеи»…

Я сказал:

— Можно вас обниму?

Нет, ну правда.

Представить себе: тяжкая работа, орущий зал… Весь в поту, это само собой, а то и кровь, как без нее. И чужая, и, бывает, — своя…

А он: Бунин. «Тёмные аллеи». Гимн нежности!

О чём ещё человека долго спрашивать. И — зачем?

Договорились увидеться позже, всё ещё подрагивающей рукой он написал номер мобильника.

— Так вы-то где сейчас? — спросил.

Сказал, что отсюда скорее всего вернусь в Москву, но почти тут же придётся съездить в Майкоп.

— Мурику передадите привет?

Сперва я даже не понял:

— Что-что?

— Мурату Хасанову.

— Ну, конечно, — сказал я, будто спохватившись. — Обязательно передам. И ему, и Арамбию…

— Мы часто на сборах — с Муриком, — снова сказал он с такой удивительной мягкостью и с такой душевной чистотой в голосе…

Представить, опять же: тяжёлый вес в самбо и чемпион по боям без правил. Два самых сильных в мире человека. Двое громил.

Но, может, им-то как раз нежности больше всего и не хватает? — подумалось вдруг. — Более того: может быть, во имя неё-то как раз и ломают они друг дружке хребты?

Однажды холодным вечером по склону горы катилась озябшая Кудрявка, так звали это растеньице, а фамилия Кудрявки была — Перекати-Поле…

Катилась она давно и очень устала, но до степи, где Кудрявка могла передохнуть, было ещё далеко, и она прямо-таки не знала, что делать.

В дальнее путешествие она пустилась впервые, опыта у неё не было, а к рассказам Старых Колючек она всегда относилась не очень внимательно.

Конечно, старшие говорили ей, чтобы она подождала остальных, вместе в дороге всегда веселее и безопасней, но она не послушалась, покатилась одна, и теперь была готова расплакаться от страха и одиночества.

Неподалёку зашуршала сухая трава, и Кудрявка вздрогнула и оглянулась. Ничего подозрительного она не увидела, но на всякий случай продолжала оглядываться и оглядывалась до тех пор, пока не свалилась с небольшого обрыва.

От обиды она чуть не заплакала, но тут увидела впереди большой серый камень и решила, что возле него она сможет, наконец, остановиться.