— Нет! — закричала Кудрявка. — Нет! Ни за что!

И хоть голосок у неё был совсем тоненький, Ветер проворчал:

— Напугала!..

— Это ты меня напугал!

— Я?!

— А кто хотел отнести меня в школьный двор? — стала выговаривать ему Кудрявка. — Пусть мне неизвестно многое другое, но это я хорошо знаю: для перекати-поля нет ничего страшней, чем туда попасть.

— Станут придираться, а то и сразу по шее дадут? — посочувствовал Вольный Ветер. — Начнётся эта не очень добрая игра: кто на новенького?

— Ах, если бы только это! — воскликнула Кудрявка. — С нами всё куда хуже.

Я даже знаю, как называется эта игра, когда они ногами бьют по шарам перекати-поля: фанбол!

— Ох, и тёмная ты, и правда, — дружелюбно посочувствовал Вольный Ветер. — Как в холодной Сибири, откуда я родом, говорят: тайга глухая. Ты всё перепутала. Игра называется футбол. А фанбол — это, пожалуй, ещё страшней, мне приходилось их видеть, фанов. Там не только — ногами, там ты можешь получить палкой по голове… придётся тебе остаться без среднего образования, эх! Единственная надежда — это посмотреть мир и хоть что-то понять, чему-то научиться…

— Почему-то мне всё ясней становится, что я должна это сделать, — тихонько, словно сама себе, проговорила Кудрявка.

И Вольный Ветер тоже будто сам себе повторил:

— Нет-нет, слишком большая ответственность. Слишком!

— А скажи мне, — робко начала Кудрявка. — В этой шайке… В дурной компании, как ты сказал. Все-все ветры — злые? Все-превсе?!

Но он как будто не слышал её: может, снова что-то в уме прикидывал?

— Нет-нет! — наконец, пробормотал. — И правда, слишком большая!

Но Кудрявка, пожалуй, кое о чем уже догадалась:

— А что нам остаётся, скажи? Если у нас такой корень, который не может нас удержать на месте. Был бы он крепкий, как у солодки, разве кто-нибудь называл бы нас перекати-поле?

— Тут я тебе пока ничем помочь не могу, — задумчиво проговорил Вольный Ветер. — Ведутся исследования, ведутся. Но пока…

— Какие исследования? По причёскам?

Ветер сделал вид, что обиделся:

— Ты за кого нас держишь, скажи? И что тут, по причёскам, особо исследовать? Тут всё давно ясно: ветер — лучший в мире парикмахер! Не только дамский или там даже мужской, нет. Посмотри на большие и малые деревья, за которыми мы ухаживаем. Летом из-за обильной листвы бывает трудно понять, а погляди на облетевшее дерево, когда всё сквозит: как идеально мы подстригаем!

— Вот я и говорю, — в тон ему сказала Кудрявка.

— А как мы расчёсываем степь! — увлёкся Вольный Ветер. — Особенно, ранним летом, когда всё цветёт: на это часами смотрим не только мы. Я сам видел, как однажды в этих местах остановилась машина, из неё вылезли двое седых черкесов, и один стал другого перебивать: а ты туда посмотри, Гирей! Как бежит трава, как бежит!.. Нет, Нальбий, ты — туда погляди! Это от них я узнал, что долина, где мы трое остановились, называется Ажитугай…

— И я о ней от кого-то слышала, — поддержала Кудрявка.

— Ну, от кого ты могла слышать? — остановил её Вольный Ветер, явно недовольный тем, что его перебили. — Только и могла — от какой-нибудь выжившей из ума старой колюки. А черкесы наверняка были люди учёные и оба, видно, умели читать, потому что один другого спросил: а помнишь, у Пушкина?.. Но что они помнили, я не дослушал, потому что один грустно сказал: посмотри, остановилась трава! Упал ветер… Это я-то?! И я тут же быстро поднялся и помчался над степью, а в спину мне всё неслось: ты только посмотри, как бежит трава! Но на самом-то деле бежал я.

— Трава бежит, но не трогается с места, — вздохнула Кудрявка. — И всегда может остановиться… А если побежит перекати-поле, то — всё!

Последние слова она произнесла так решительно, что Вольный Ветер переспросил:

— Что — всё?

— Пока полмира не пробежит — не остановится!

— Что-что?! — насмешливо спросил Вольный Ветер. — Ну, ты заговорила! Эко тебя занесло: полмира!

Но в тоне у Кудрявки уже послышалась горечь:

— А что остаётся? Если у тебя так просто отрывается корень…

— Я тебе начал о корнях, но ты сама перебила, — укорил её Вольный Ветер. — Скажу как на духу: ты думаешь, если бы у меня был корень, я бы вот так носился по белу свету?.. Нет, нет и нет. Да я бы вот тут пустил его около моего задушевного друга. Корень. И навсегда рядом с ним остался. И обо мне стали бы говорить: этот ветер не так себе. Он с глубоким корнем.

— С глубоким? — вздохнула Кудрявка.

— А как иначе? — убеждённо подтвердил Вольный Ветер. — Уж если, и действительно пускать корень, то непременно — глубокий. Иначе зачем за это непростое дело браться?