Она шла и шла пока не встретила на дороге двух волков. Они были такими же белыми, как и всё вокруг, только синие глаза несвойственны не одному животному этой породы были хоть каким-то ярким пятном.

Два волка долго сидели и наблюдали за ней, она же, остановившись, упала ниц от изнеможения. Кое-какое время она лежала на холодной земле, покрытой таким ненавистным ей снегом, и вдруг всё начало теплеть. Ей становилось тепло. А это означало, что она засыпает…

— Мирослава…

Из последних сил она глянула в сторону доносящегося голоса. Над ней стояли два белоснежных волка, они наблюдали.

— Я нашла вас, — прошептала девушка.

— Ещё нет, — ответило животное голосом её младшего брата.

Оба волка не глядя на нее, развернулись и скрылись во взбушевавшейся метели…

Мира, резко подорвавшись, вскрикнула, но так тихо, что сумела никого не разбудить. Потерев глаза, она огляделась. Они всё ещё находились в тёмных пещерах, в которые их провел друид.

Как это ей удалось уснуть? Наверное, слишком устала. Обычно у неё получалось не спать днями, могла только сомкнуть глаза на несколько часов и обойтись без сновидений, но чтобы на всю ночь… такого ещё не было. А вот сегодня…

Мирослава так была занята собственными рассуждениями, что не сразу заметила, что была не единственной не спящей.

— Плохие сны? — спросил Воланд, подогревая что-то на костре.

— Это же не драконьи яйца? — проигнорировав вопрос ведьмака, Мира встала и, отряхнувшись от пыли, посмотрела на раскаленную от огня сковороду.

— Нет. Ты что! — парень, в серьез воспринявший слова девушки отодвинул жаровню и с укором глянул на неё. — Драконы — вымирающий вид!

Мирослава, закатив глаза, подошла к рыжему и, усевшись возле него, оглядела спящих друзей.

— Не удивляйся. Здесь что-то с воздухом, — будто прочитав её мысли, пояснил Воланд. — В сон тянет.

Для девушки это многое объясняло. Иначе бы она не смогла уснуть. Если сон раньше для неё был спасением, то сейчас он губительная сила. Сновидения Мирославы Вьюжиной были темными, страшными. Но не всегда они касались её братьев. Иногда во снах она видела смерти незнакомых ей людей или же раз за разом Мира видела повторение кошмара о склепе Королевского Двора. Он постоянно снился ей. Постоянно преследовал её.

— Так что за сны тебя мучают? — не выдержав долгой паузы, вновь поинтересовался ведьмак.

Девушка так сильно сжала челюсти, что казалось, сейчас раздробит зубы в алмазную пыль.

— Плохие сны, Воланд, — угрюмо прошептала она.

Мира не сказала ведьмаку того, что в своих снах она раз за разом теряет братьев, раз за разом она ищет их и хочет к ним.… Где бы они ни были.

***

Матушка Хэй была действительно старой женщиной. Нет, не в смысле возраста. Было ей по эльфийским меркам всего лишь пятьдесят лет, но если судить по меркам её души, которая изведала ни мало горя и бед – то она была уже очень стара. Матушке Хэй не довелось познать счастья материнства, так что воспитанница — миледи Мэрит — была её единственным утешением.

Она любила девочку как родную дочку. Оберегала её от любых невзгод и печалей. Матушка делала для неё то, что должна была делать Грай. Наставница была тем буйком во время шторма, была солнцем во время снегопада и, к сожалению, была тем, кого порой Мэрит ненавидела. Матушка Хэй часто спрашивала себя, что за чувство сильней: ненависть или любовь? И никогда не находила ответа, потому что была убеждена, что ненависть и любовь всегда ходят рука об руку. Порой одного человека ты можешь ненавидеть настолько, насколько и любить. В этом и заключался весь трагизм любви.

Наставница, нервничая, постучала в двери маленького домика на холмах, но потом, опомнившись, дернула дверную ручку и вошла. Никто, кроме эльфа, не мог открыть эту дверь, естественно пленник, поселенный в этот дом не смог бы впустить её.

Матушка Хэй оглядела когда-то свою бывшую мастерскую: массивная кровать, высеченная из кедра, тумба, на которой в маленькой вазочке стояли полевые цветы, которые скорей всего принесла Мэрит, девочка не могла видеть какое-либо помещение без источника жизни, а главным источником жизни Леди Загадочного леса считала природу и её плоды.

На кровати утомленно сопел Дмитрий Ивашков, Король своей династии и враг всего рода нечисти. Как думала сама наставница.

Матушке было стыдно признаться, но она действительно находила этого юношу весьма привлекательным: тёмные волосы, чуть завивающиеся на концах, спадали на его лицо; красивые глаза, очень темные, в которых как казалось Хэй, таилась тьма. При своей долговязости он был достаточно мускулист, но было в нём что-то такое… хрупкое. Будто он был хрустальной вазой, которую очень легко разбить. Когда он спал, то его сосредоточенное лицо разглаживалось, и подлинность его настоящего характера становилось сложно скрыть. Обезоруженным во сне он становился тем восемнадцатилетнем юношей, которым являлся.