– И ты, видимо, знаешь как?

– Конечно. И Саймону об этом известно. Поэтому ты здесь. Держу пари, он скормил тебе тонну лживого дерьма, но поверь мне, так все и есть.

– Неужели? А я то-то думал, что должен скормить тебя щеподробилке.

– Никак не пойму, – говорит Джаветти, не обращая на меня внимания, – как ему удается заставлять вас, тупых ублюдков, его слушаться. Он же самая лживая скотина из всех, кого я встречал. Так в чем же дело? Вы просто хотите ему верить? Или его брехня звучит лучше правды?

– Слыхал, он нехило отделал тебя в Лондоне.

Глаза Джаветти загораются, маску доброго дедули сменяет что-то темное, древнее. Как будто в нем сидит демон, и он с трудом удерживает его внутри. Я почти начинаю верить, что Саймон был прав.

Но все проходит. На роже Джаветти – та же улыбочка, как ни в чем не бывало.

– Ну что ж, – пожимает он плечами, – видимо, я обленился. Поживи с мое, и сам удивишься, если будешь помнить, где твой член. Я задолжал ему за Лондон. Он-то думал, что прикончил меня, а я, видишь ли, выжил. Немного того, немного другого. Как новенький.

– Источник вечной молодости?

– В яблочко.

Я киваю на его руки в пигментных пятнах. Кожа свисает с костей, как растянутая резина.

– Смотрю, не особенно помогает.

– Ну, это скорее не источник вечной молодости, а источник неумирания. Но я над этим работаю. – Он шарит по карманам. – Кстати, хочешь увидеть кое-что интересное?

Он достает камень – опал размером с небольшое яйцо. Камень отражает свет с потолка. Я чувствую, как меня к нему тянет какими-то нитями.

– Примечательная вещица, скажи? – говорит Джаветти, разрушая момент.

Я трясу головой, пытаюсь прочистить мозги, отвожу взгляд. Наверняка именно об этом камне и говорил Саймон.

– Британцы тиснули этих малышей у австралийских аборигенов лет сто назад, плюс-минус. В мире их осталась всего пара штук. Один взорвался, когда некий французский лейтенант во время Первой мировой попал под артиллерийский обстрел. Другой покоится на дне океана. Третий, если не ошибаюсь, размолол в пыль какой-то полоумный китаец и вколол себе в хрен. У меня вот четвертый. – Он поворачивает камень на свету, на поверхности опала мерцают невообразимые цвета. – Этот красавец оказался в коллекции одного толстосума из Беверли-Хиллз. Правда, забавно, как все порой оборачивается? С виду обычный себе камушек. – Джаветти целует камень и засовывает обратно в карман.

– И все? Ради этого ты нанял трех мордоворотов? Господи, да тебе бы хватило наркоши с обрезом, и обошлось бы дешевле.

– И не говори. Только я не стал бы влезать в это дерьмо без надобности. – Он смотрит на меня, чего-то ждет. Я молчу, и он вздыхает. – Неужто даже не спросишь? Я же знаю, тебе хочется спросить.

– Спросить о чем? Какое отношение имеет эта треклятая штуковина к твоему психозу?

Он отчаянно трясет руками:

– Ты так ничего и не понял! Только благодаря этому малышу все становится возможным. Он запускает всю схему. Поднимает мертвых, дарит вечную жизнь. Черт возьми, если ты вежливо попросишь, я даже отлить тебе позволю. Зуб даю, у тебя от счастья хрен отвалится.

– Мертвых, значит, поднимает. – Сам слышу, как дико звучат мои слова. Но образ посеревшего Хулио, который глотает ртом воздух, как рыба на песке, выходит на первый план. – С Хулио обалдеть как сработало.

Джаветти уродливо хмурится:

– Да уж, и с другими тоже. Они уже разложились. Однако для того и нужны эксперименты, согласись. Я хочу использовать камень на себе, но для начала должен убедиться, что он работает на других. Мы с твоим приятелем чертовски сблизились. Обсосали проблему с ускоренным разложением и доброй волей вдоль и поперек.

– Видимо, тебе не хватает пары ингредиентов? Мускатного ореха прикупить запамятовал?

– Точно, – отвечает Джаветти. – Видишь ли, это тебе не наука. Скорее искусство. Короче говоря, я чуток оплошал. Твой приятель начал разлагаться еще до того, как попытался отрезать себе башку.

– Брехня. – Когда я увидел Хулио, он был в полном порядке. Труп, как же. Я помню, как лилась из него кровь, как жизнь уходила из его глаз. Я не верю. Но я не верю вообще ничему из того, что здесь услышал.

– Неужели? – спрашивает Джаветти. – Все еще не веришь? Ну и ладно, это ерунда. Как бы там ни было, я собираюсь праздновать.

– По какому поводу?

– У меня получилось. Наконец-то. По крайней мере я совершенно уверен, что получилось.

Я обдумываю его слова. У него получилось? И что, черт его дери, это значит? Господи, а если на минуту допустить, что в его словах есть доля правды? Выходит, он бессмертный психопат. Ну и как убить мертвеца? Как не дать ему убить меня? Если все это не бред, то я по уши в дерьме. Я душу поднимающуюся панику. Надо продолжать с ним говорить. Только так есть шанс отсюда выбраться.