Ребятня, спрятавшись по кустам, шепталась о заезжей ведьме. Они нарочито громко придумывали истории про мои похождения. А когда я собралась уходить, малышня с визжанием разбежалась — только бы жуткая чернокнижница не заворожила их.

Чернокнижница плевать хотела на детей. Она, недолго думая, влезла на любимый дуб, старый как сама деревня. Тот раскинулся в самой середине Приречных зорей и за годы приобрел множество вырезанных на коре любовных признаний. Я уселась у верхушки и принялась вглядываться в кажущуюся крошечной деревушку. Вечерело, кисельные тучи скрывали солнечные лучи. Воздух потяжелел.

За подглядыванием меня и застал Всемил.

— Эй, что ты там забыла? — закричал он.

— Да так, сижу, — откликнулась я. — Искал?

— По просьбе твоей мамы.

Я в одно мгновение перелезла на нижние ветки. Приняв галантно протянутую ладонь князя, спрыгнула вниз, отряхнулась. Подумывала ещё поклониться и потребовать оваций, но поняла, что Всемил и без того обескуражен моим мастерством.

— Говорит, — продолжил он, — хочет повидать.

Неужели матушка вспомнила о любви к дочери-неудачнице? Верилось с трудом, но на душе почему-то полегчало. Значит, меня здесь ждали. Я не была чужой.

На обратном пути нам встретился вихрастый рыжеволосый паренек в безобразной одежде всех цветов радуги. Он, завидев меня, схватился за сердце и вопросил:

— Вы из города?!

— Да, — призналась я, на всякий случай прячась за князя. Тот загородил моё тельце широкой спиной и подбоченился. Экий храбрец.

— Ведьма? — продолжил допрашивать паренек.

— Д-да, — машинально кивнула я. — Нет! Я — чародейка.

Он надул губы, но махнул рукой. Дескать: «Пойдет и такое».

— Вы обязаны меня выслушать, — заявил паренек, взлохмачивая и без того топорщившуюся челку.

— Да ну? — В глазах появился озорной блеск.

— Именно. Я — поэт, слагающий славные сказы о бесовских отродьях. Меня пророчат в великие сказатели!

— Кто пророчит?

— Да все, — скоро ответил паренек. — Лучше послушайте…

Мальчишка предусмотрительно преградил нам с князем дорогу, едва не упав на колени. Пришлось сделать небезразличный вид.

— Выходит ведьма на поляну! — жутко вскричал «поэт», отчего я почти стукнулась лбом о Всемила. — Вершить свой грозный ритуал. Поглубже натянувши шляпу…

Такого издевательства над всеми ведьмами в целом и лично над собственными ушами я не выдержала, поэтому перебила разошедшегося сказателя.

— А с чего вы взяли, что…

— Что ведьмы такие? О, не вы первая спрашиваете. И, боюсь, не последняя. Поверьте, я их прекрасно чувствую!

Я, не вылезая из укрытия, покачала пальцем.

— С чего вы взяли, что вообще умеете писать?

— Мне матушка так сказала, — опешил парень, но тут же затараторил: — И все вокруг. И друзья, и враги. Даже здешняя кикимора признала мой дар! Я уже и письмо отправил. На турнир между сказателями. А что? Вы нашли неточность? Где?

— Отойди, мальчик.

Всемил грозно надвинулся на паренька.

— Хотите послушать моё новое, гениальное? — не сдавался тот.

— Новое?

— Только что родилось!

— И уже гениальное? Уйди. — Я нахмурилась.

— Ты б шел, дружище, — предостерегающе заметил князь. — Она и сжечь может.

— Ну и ладно! — паренек вздернул подбородок и замахал крохотными кулачонками. — Вы ещё услышите обо мне. И поверьте, пожалеете! Никакая вы не ведьма! Так, девка подзаборная!

Договорить он не успел, потому как я пронзительно свистнула и заголосила загробным голосом:

— Призываю мертвецов аки грешников, дабы изничтожить молодца юного, поэта непризнанного, ибо надоел он мне, ведьме бесовской, силушек нет терпеть более молодецкую удаль, разделенную глупостью бесчисленной. Посему прошу душеньку его упокоить, а тело — на страдания вечные обречь. Тебя как зовут?

Полный отрешения взгляд уставился на застывшего парнишку. У того вытянулось лицо. Поэт промямлил что-то, напоминающее: «Надо записать, обязательно записать», и убежал прочь. Напуганный Всемил недоуменно произнес: