Шрифт:
– Да, здесь совсем не жарко. Я не потею так, как в городе. И бассейн есть, и дети хорошие. А вчера вечером на поляну из леса приходили олени. И бабушка добрая. Правда, сначала она давала мне еды столько же, сколько своей внучке. И я была голодной. Но я проревела целый час, и сейчас она даёт мне столько, сколько я захочу. Всё хорошо, но здесь нет телевизора!
– Ты привыкнешь, тебе понравится.
На следующий день они услышали рёв Брони:
– Здесь нет телевизора! Мне скучно! Заберите меня!
– Но...
– Здесь нет телевизора! Заберите меня! – рёв усиливался.
– Но...
– Здесь нет телевизора! Вы злые! Вы меня не любите! – рёв перешёл в истерику. Рая в отчаянии бросила трубку.
– Ладно, Лёва, иди заводи машину. Такова, видно, наша судьба!
С трудом уже в 11 часов вечера, путаясь в полной темноте, они добрались до бунгало в районе Либерти. Всю дорогу они молили Бога, чтобы не сломалась их старая, сильно изношенная “Хонда”. Только среди ночи они вернулись в Бруклин. На Лёву страшно было смотреть. От усталости и переживаний его лицо буквально стало серым.
– Скажи, Рая, зачем мы сюда приехали? В основном из-за неё, – он сделал жест в сторону комнаты, где спала Броня. – Хотелось лучшего будущего для дочери. Чтобы она жила в хороших условиях, лучше питалась, одевалась, смогла бы получить лучшее образование, обрести хорошую профессию и обеспеченную жизнь, завести семью, детей — наших внуков. Мы бы с радостью помогали ей их нянчить. А что мы имеем? Ожиревшее существо, которому в силу этого грозят болезни и короткий век. Существо, лишенное каких-либо интересов, отупевшее под воздействием бесконечного количества фильмов-ужасов и сцен насилия с полным отсутствием интеллекта и примитивным мышлением! Уж лучше бы мы остались там. Ели бы, как говорится, черный хлеб, но Броня была бы нормальной, здоровой девочкой, на которую приятно посмотреть. И, может быть, она прочла бы за свою жизнь хоть несколько книг. Так зачем мы сюда приехали? Чтобы загубить жизнь своего ребёнка?
А утром, когда родители уехали на работу, Броня заняла своё привычное место в кресле против телевизора. Ссутулив жирную спину, втянув голову и выпучив глаза, она буквально впилась взглядом в экран. Там одни безжалостно убивали других, раздавались душераздирающие крики жертв, лилась кровь. Часто она отрывалась и тяжело вставала, чтобы добраться до холодильника и извлечь очередную порцию съестного. При этом она каждый раз проходила мимо окна и потому невольно бросала взгляд на улицу.
А мимо её дома, задыхаясь от жары и собственного веса, шли такие же, как она перекормленные, одурманенные телевизором дети. Они шли в Мак-Дональдсы, Бургеркинги, чтобы скорее утолить свой непомерный аппетит. Шли, не ведая о той печальной судьбе, о тех болезнях, которые всем им предначертаны.
1998 г.
СЕМЕЧКО
В начале прошлого века не умели ни распознать, ни лечить родовые травмы. Поэтому Дора, родившаяся в маленьком еврейском местечке на Украине, осталась на всю жизнь инвалидом, неловко припадающим при ходьбе на левую ногу. Не спасала и специальная ортопедическая обувь, которую она заказывала уже в зрелые годы. Не удалась, конечно, и личная жизнь. Зато она преуспела в учёбе: стала инженером, потом кандидатом наук. Много читала, любила театр. Им посвящала весь свой досуг.
По советским меркам Дора относилась к категории материально обеспеченных граждан. Как бы сложилась её жизнь на склоне лет в послеперестроечной России, можно догадываться. Однако уже 7 лет, по вызову старшей сестры, Дора живёт в Бруклине.
Она с удовольствием вспоминает первые годы жизни в Америке. Тогда ещё была жива сестра, и они дружно жили в довольно просторной квартире на берегу океана. В то время Дору не мучил артрит, и она часто ездила на экскурсии, открывая для себя Америку. Однако это счастливое время прошло, и одинокая Дора живёт теперь в маленькой квартире-студии на 6-м этаже внешне неуютного, красного, кирпичного дома, очень смахивающего на старое фабричное здание в России.
Её окна выходят на оживлённую улицу, по которой часто проносятся пожарные машины или машины скорой помощи. От пронзительного рёва их сирен Дора вздрагивает днём или встревоженно просыпается ночью и долго не может заснуть. Но, главное, в добавление к общей слабости, вызванной возрастом, теперь ещё обострился артрит, который терзает болями в колене её ранее здоровую ногу. По этой причине Дора редко выходит из дома – не всегда даже в очень хорошую погоду – и неизменно в сопровождении хоматенда. Хоматенд Доры – смуглолицая девушка лет 25 –- озабочена тем, как бы поскорее выйти замуж. Естественно у них нет никаких общих интересов, и разговор обычно касается лишь погоды и хозяйственных дел.
Много времени Дора проводит в высоком кресле у окна. С высоты 6-го этажа довольно широкий обзор, и теперь это практически единственная ее связь с жизнью. Действительно, что у неё теперь осталось? Что можно ждать хорошего в будущем? Она мучительно ищет хоть что-то светлое, что бы могло её ожидать, и не находит: ни в смене погоды, ни в смене дня или времени года – буквально ни в чём. В вечерние и ночные часы она остаётся наедине со своими воспоминаниями, с фотографиями близких – тем единственным, что у неё осталось от прошлого. Она вглядывается в родные лица, гладит их дрожащими пальцами, иногда целует их...