Дора уже много лет не выезжала на природу, и выбранное для посадки место ей очень понравилось. Неширокая лесная полоса отделяла хайвей от океана. С довольно высокого берега просматривалась песчаная отмель и голубая, словно специально подкрашенная синькой вода залива. Лёгкий ветерок чуть колебал листву, щебетали какие-то птицы, из высокой травы местами робко выглядывали незнакомые цветы.

“Здесь ему будет прекрасно, – решила Дора, когда всё было закончено: кустик посажен и полит припасённой водой. – Конечно, я его больше никогда не увижу. Никогда не попаду сюда, а если даже и попаду, то не найду его. Вот сейчас стоит сделать несколько шагов, и я уже не различу его среди других собратьев”.

Она в последний раз оглядела кустик, нежно погладила молодые листочки и неуклюже заковыляла к машине. И пока она шла и потом ещё очень долго она мысленно повторяла три слова: “Я посадила дерево! Я посадила дерево! Я посадила дерево!” И это наполняло её чувством выполненного долга, как бы подводило положительный итог её долгой, одинокой жизни.

1999 г.

ЧТО ВПЕРЕДИ?

Лора застала мужа сидящим за письменным столом в позе очень утомлённого человека, с неестественно низко опущенной головой.

– Додик! Что с тобой? Ты себя плохо чувствуешь? Наверное, опять поднялось давление?

– Нет, нет, – мужчина встрепенулся и устало откинулся на спинку кресла, – просто мне вспомнилось очень далекое – квартира моего деда на Фонтанке. После революции бежал за рубеж её прежний хозяин, и жилище отдали большой еврейской семье. В этой огромной квартире, помимо стариков – родителей, жили ещё их шесть дочерей – сестёр моего отца, с мужьями и детьми. Я часто бывал там в детстве. Отец брал меня туда на все праздники и дни рождения, которых отмечалось большое множество. На столе всегда было много вкусной еды, помимо непременной гефилте-фиш, которую непревзойдённо готовила тётя Броня. Там я впервые попробовал вкус мацы, которую не так легко было достать. Мне она совсем не понравилась.

Детям там всегда было весело. Дядя Оня – муж одной из тёток - играл на скрипке, и многочисленная детвора, напялив родительские шапки, маршировала из комнаты в комнату с криками и смехом.

Но самым интересным было, когда чуть разгорячённые вином взрослые начинали петь. У самой младшей – тёти Эстер – был довольно сильный и красивый голос. Пели разное. Но каждый раз меня больше всего волновала одна песня. Её пели на идиш. Я не понимал слов. Не могу понять почему тогда не спросил, о чём в ней поётся, но мелодия!.. Она меня просто потрясала, мурашки пробегали по коже, хотелось встать и слушать её стоя. Мне она казалась каким-то гимном евреев. Вроде Марсельезы для французов.

Как было замечательно видеть вокруг родные лица тех, кого любишь, кто любит тебя! Быть членом этой большой и дружной семьи. Почти никого из них нет в живых. Осталась лишь фотография, на которой все вместе 23 человека.

– Почему ты сейчас вспомнил об этом?

– Наверное, от одиночества. Ни у тебя, ни у меня не осталось родных, кроме наших детей. Но мы с ними практически не видимся и не общаемся.

– В этом есть и твоя вина. Возможно, многое было бы по-другому, если бы ты не выступил против желания Миши жениться на американке и не настроил против себя как Мишу, так и его жену.

– Я ничего не имел против Кони как человека. Я лишь хотел, чтобы мои внуки умели говорить по-русски и мы могли бы общаться с ними, хорошо понимая друг друга. Что же получилось? Внуки говорят только по-английски и сейчас, став практически взрослыми, очень далеки от нас. Мы для них совершенно чужие люди.

– Твои отношения с Мишей и Кони вроде бы улучшились, но, когда ты выступил категорически против учёбы детей в частной католической школе, отношения с их семьёй испортились окончательно.

– Я ничего не имею против католической веры. Она на сегодня одна из самых прогрессивных религий. Евреев давно уже не сжигают на кострах инквизиции. Мне просто хотелось, чтобы у детей было светское образование, чтобы они не забывали, что их папа, дедушка и бабушка евреи, чтобы они хоть немного знали историю этого народа и его обычаи.

– Ты очень упёртый! Твоё мнение всегда истина в последней инстанции. Иногда твоя упёртость переходит всякие границы и ты получаешь в ответ то, что заслужил.

– Но я ведь не стал возникать, когда Лена решила выйти замуж за Джона. И что получилось? Через два года, когда у него кончился здесь контракт, они уехали на его родину в Австралию. Сколько раз за прошедшие 17 лет мы видели её детей, не знающих ни одного русского слова?

– Один раз.

– Вот видишь! Один раз! И, возможно, мы больше не встретимся с ними никогда! Будем откровенны перед самими собою. Мы совершенно одиноки! Уезжая из Союза, мы, в первую очередь, хотели лучшей доли своим детям. И это произошло. Благодаря нашим стараниям они получили здесь хорошее образование, успешны в своей карьере, материально обеспечены. Плавильный котёл сработал на славу. Они, не говоря уже об их детях, стали настоящими американцами, австралийцами. Мы же, в отличие от них, остались иммигрантами. Людьми, которых по-прежнему волнует то, что происходит там, за океаном, часто вспоминаем знакомые улицы, бульвары, мосты. Нет, это не ностальгия по той жизни, от которой мы убежали. Наверное это ностальгия по нашей молодости и всему тому хорошему, что связано с ней.