– Я подробно ознакомился с делом господина Собачкина, – начал Друян. “Собакина,” – поправил его кто-то из сидящих рядом.

– Да, Собакина, – поправился Друян, – и должен сказать, что меня поражает вся эта шумиха, поднятая в обществе и прессе. Ведь собственно доказательств вины моего подзащитного просто нет.

Друян говорил долго, красноречиво и убедительно. Зал слушал затаив дыхание. В конце он сказал:

– Итак, подвожу итоги, – Друян выдержал привычную театральную паузу, во время которой снял и протёр белоснежным носовым платком пенсне. – Доказательств вины господина Собакова...

– Собакина, – поправили из зала.

– Разумеется, Собакина у следствия практически нет. Значит, нет и дела. Это, в свою очередь, означает, что не только нет необходимости, но и просто недопустимо содержание его в тюрьме в соответствии с существующими юридическими нормами. Прошу суд удовлетворить просьбу защиты об изменении меры пресечения и освобождении нашего подзащитного из-под стражи под подписку о невыезде.

Друян снял пенсне. Бросил победный взгляд в зал и величественно сел.

— Ну, теперь-то его наверняка выпустят, – перешептывались в зале. – Этот адвокат не чета нашим. Сразу видно класс!

— Объявляется перерыв. Суд удаляется на совещание, – объявил председательствующий. В комнате для совещаний судья и заседатели уселись на свои привычные места. Судья снял мантию и пиджак. День был летним и жарким. Заседатель — молодой мужчина лет 35-ти слесарь-инструментальщик и одновременно студент-заочник юридического института -- жадно выпил стакан минеральной воды, вытер потный лоб и сказал:

– Друян, конечно, голова! Адвокат люкс! Как логичен, как последователен! Лично меня он убедил. Держать Собакина под стражей при столь слабом обвинении?.. Может быть даже не стоило делать перерыв, а сразу объявить о согласии на изменение меры пресечения? Как ваше мнение, Маргарита Павловна?

Второй заседатель, грузная дама, больше других страдающая от жары, согласно кивнула головой. Видя, что судья никак не реагирует на его слова, заседатель вкрадчиво спросил:

– А, как ваше мнение, Леонид Леонидович?

– У Собакина столько денег, что он мог бы пригласить самого Плевако, будь тот сейчас жив, чтобы доказать, что чёрное — это белое. Что касается Генриха Станиславовича, то он безусловно один из лучших наших адвокатов. Я наслышан о процессах с его участием, очень его уважаю. Однако считаю нужным в просьбе защиты отказать.

– Как! Почему?

На судью устремились с удивлением две пары глаз.

– Сегодняшнее выступление Друяна оказало плохую службу Собакину. Если до него я колебался, и даже скорее склонялся к удовлетворению просьбы защиты, то после него понял, что делать этого нельзя.

– Леонид Леонидович! Мы вас не понимаем. Выступление Друяна было просто замечательным. Что вы в нём нашли такого?

– Вы слушали его внимательно?

– Конечно! И всё, что в нём было – в пользу Собакина, – почти хором ответили заседатели.

– А сколько раз он исказил фамилию Собакина?

– Кажется, раза два. Это так существенно?

– Он искажал фамилию много раз.

– Ну и что?

– Это не старческий склероз у Друяна. Разве можно не запомнить достаточно простую фамилию, которая упоминается в деле многие десятки раз. Конечно, нет. Вывод может быть только один: Друян подробно дела не изучал. Либо ознакомился с ним со слов других, либо, в лучшем случае, его перелистал. Его сегодняшнее выступление — это своеобразная форма давления на суд, давления именем, авторитетом. Раз защите потребовалось оказать такое давление, значит не всё так гладко, как им хотелось бы, значит, у них есть опасения, сомнения и для подстраховки им нужен был свадебный генерал, роль которого сыграл Друян. Изучи он дело достаточно скрупулезно, возможно, он был бы настроен по-другому. Меня в этом деле волнует отказ многих свидетелей от данных ранее показаний, несомненно, под нажимом со стороны подследственного, и другие факты, ослабляющие результаты следствия. Если мы его сейчас выпустим, нажим ещё больше усилится. Поэтому моё решение будет таково: “Обвиняемому Собакину в изменении меры пресечения отказать. Начало судебного разбирательства отложить. Дело вернуть на доследование”.

2000 г.

ПРОКЛЯТИЕ

– Мама! Перестань пить! Мы же не на именинах, а на поминках! – молодая женщина попыталась отобрать у матери рюмку. Та резко отвела руку дочери.

– Я пью потому, что мне обидно! Почему мать всё отдала Люське?

– Она завещала ей всё потому, что Люся за ней самоотверженно ухаживала, когда та болела, всю жизнь была внимательной и преданной дочерью. Не то, что ты, которая не посещала её месяцами.

– Все равно. Не...ечестно! И завещание Люська состряпала, охмурив полоумную старуху.

– Какая чушь! Твоя мать составила завещание ещё четыре года назад. Тогда она была совершенно здорова. Её решение справедливо. Так считают все родственники.

– Нечестно! Не...ечестно! Ах, Люська! Будь ты проклята! И ты, и вся твоя семья, и все твои будущие внуки!

В комнате разом воцарилась гробовая тишина. Присутствующие оцепенели в растерянности. На Люсю было страшно смотреть: мертвенно бледная, она с ужасом глядела на сестру, а потом зажала уши руками.