— Налицо новый метод исследования законов движухи! — ахнул Загрибука. — Как же я не

понял сразу… Это объясняет и экспоненциальную сингулярность, и…

— Дорррогой проф-ф-фессор, — мягко и угрожающе, словно потомственный хирург, произнёс

Башкирец, — лапы за спину и шагайте, смотреть в стену, как говорится в сибирских лагерях, и не

отвлекаться от производимых движений, будь они трижды сингулярны сельдь-в-твою-масло!

Обсудим всё в трамвае! А покуда лезь, Загрибыч, и хвост подбери! А то от мерзотности мокрючей

здешней у меня уже все кости заломило крендельками, шо у йога твоего заморррского.

Трамвай скрипуче подкатил к остановке и распахнул дверь. Понятное дело, будь в обозримом

наличии улицы какой-либо прохожий, он бы ни зги не увидел на рельсах, то есть вообще ничего.

А только слыхать было призрачно, как подсоленные ржавчиной колёса натужно скользят всё

ближе к месту временного кочумания будущих пассажиров, а затем громыхнула сквозь мелочно-

дребезжащую водяную морось старая несмазанная дверь. Туристы наши совместно с гидами

побежали гуськом к двери задом наперёд, словно пингвины переваливаясь с боку на бок и не

сводя глаз, как было велено, с отражения в стеклянной стене остановки. Масявка с Масюськой

отработанным движением замахнули в трамвай и помогли другим верно прицелиться на подножку

и тоже загоститься в салоне.

— Мо-ло-дца! — заметила Масявка. — Всё, таперича можем спокойно охватить обстановку и

поглазеть достопримечательно.

30

7

А посмотреть-то было особо не на что. Так-то вот. Обычный трамвай. И вовсе без Красной

Тюбетейки, даром что по интерьеру похож. И народу никого. А в кабине — обычная себе тётка на

бигуде, в расхристанном сарафане и накинутой на плечи фуфайке стёршегося во времени цвета.

Лица видать не было, но щёки заплывшие светили с боков из-за ушей.

— Следующая остановка… Брундершмыгская! — вывалила она как бы нехотя, уцепилась за

рычаг и пухлой рукой потянула на себя, одновременно щёлкая двойным тумблером. Всё это она

сделала играюче и изящно — старый генерал походя козыряет из машины, объезжая строй.

Трамвай снялся с места, на ходу схлопывая дверцы.

— Дык поехали, — улыбнувшись, заметил Дример, сел на ближайшее сиденье, закинув ногу на

ногу, и снял окончательно промокшую и утерявшую форму Шапку-Невредимку.

— Давай, Загрибыч, гони про свою сикуляку дальше, — велел Слипер и плюхнулся рядом. —

Ехать нам, как я понимаю, далеко.

Масявка и Масюська кивнули. Мора прошёл до кабины, посмотрел вперёд, удостоился

уничтожающего взгляда шоферицы и, скукожившись, вернулся обратно. Молвил, присаживаясь:

— Впереди жуть, сплошной ливень. Тётка с рулём — сущий дьявол.

— Да пёс с ней, — мирно мявкнул Башкирский Кот .

(Грызлик далеко, у себя дома по-нынешнему, беспокойно перемахнул ушами справа-налево

среди лиловых цветов. Он был на прогулке.)

— Пущай рулит, — котище расслабился. — Загрррибыч, мути свою лекцию. Чё там насчёт

«общим строем по жизни, или в общем строим по жиже»?

Загрибука сидел и очумело таращился перед собой с остекленевшими зрачками.

— Ты чё, Загрибыч? — обеспокоился кот.

— Слухай, мне тут угляделось…

— Ну чё, чё?

— Да не знаю, муть какая-то. Вроде как предки мои привидились.

— Ишь тебя кроет… — закачал головой Башкирец и поворотился к Масявке: — Дррруже, а это

нормально, что товарища нашего так крючит? С ним, того этого, ничего не случится?

— Я ж гутарила давеча, что каждому своё видится по приезду в Пургопетрик. Может, у него

дела какие незаконченные по карме остались, или там чего с роднёй повязано. Не, ничего

страшного. Помутузит по мозгам да отпустит.

Кот немного расслабился:

— А, ну ладно. Я так понимаю, Загрибыч, тебе сейчас не до лекций.

— Ну, — замялся тот, — блин с компотом, понимаешь, какой-то Загрипук Крепыщенский тут

мне явился с авоськой. И навроде как я его смутно, да помню, прикинь? А откель? Ума не

подложу.

— А ещё чего приглючило? — Кот вальяжно разложился на двух сиденьях и, встопорщив

шерсть, стал её сушить. Надо сказать, печки трамвайные шпарили как нельзя более кстати. Сухое