светленькие фигвамчики. Курился дымок, пахло школьной столовкой. Нет-нет, не советской

школьной столовкой, а обычной парижской школьной аристократической столовкой, пардон-её-

месье-в тужур!

— Эники! — радостно мявкнул Башкирский Кот за спиной Слипера и, в три прыжка обогнав

его, полетел колхозным комбаином под-над травой в сторону соблазнительных ароматов с диким

башкирским воплем: — Байрам мэнэн!

— А… э… — только и успел парировать Слипер. — Действительно, Эники. А вроде должны

мы были выйти на Беников. Котовасия какая-то попутала…

Котовасия где-то далеко в Лесу напрягся, беспокойно понюхал воздух носопырками, замер на

мгновение, а потом КААААААК ЧИХНУЛ!

— Вспоминают где, шо ли? — утёрся простой воронежский родственник нам уже знакомого

Башкирского Кота, оглянулся воровато и сгинул в траве с лихим: «Ыть, трепых мои рыбёшки!»

Эники были странным народцем. Вы когда-нибудь якутов видели? Так вот, совершенно ни

фига не похоже! Щурясь и жмурясь, Эники месили тесто в кадушках-болтушках и приговаривали

33

сообща: «Ом, бхур бхувах свах тат савитур вареньям бхарго девасья тхемаи тан но нангах прачьо

дайят!» (Это на сан-эпидем-скрите, языке давно мёртвом, а потому готично-небезопасном. Вслух

повторять с осторожностью.)

Тесто пузырилось и согласно булькало, наполняясь золотистым цветом. Травки душистые,

собранные в задуманное время и убранные в берестяные бутыльки, ждали своего часа в тёмных

уголках фигвамчиков, чтобы кувыркнуться в чудо-котел с пельмешками за мгновение до их

полной готовности и совершить волшебство чудесатое. Погода была осветлённая, и вся

канителица с варкой заветных рыбьих подушечек расположилась на улице посреди саморучно

образовавшейся окружением домиков площади. Кот сунул было нос в котёл, но тут же получил по

усам деревянной поварёшкой и, нисколько не обидевшись, осадил назад с довольным урчанием.

— Глаза б мои не сводились! — Закосив зрачки к носу, Башкирчатый плюхнулся мохнатым

задом в траву, позабыв тут же про своё упомянутое вегетарианство, и аскетично начал дожидаться

заветного гонга, бурча под нос мотивчик: — Пррросто я живу на Ленин-урамы, и меня зарубает

время от времени, мама…

— Буэно провеччо! — поклонился Слипер, подойдя к костру.

— Век фестала не видать! — отозвались Эники и деловито суетнулись кто куда.

— Мы тут с братцем корреспонденцию давеча вскрыли, дык в ней всё ужасы да Страстные

Мордасти мерещатся! Говорится там, что у вас разобщение произошло с братьями Бениками!

— А скоро пожрать-то? — рявкнул было кот, но тут же был прерван многозначительным

пинком слиперовской кроссовки «Красный Треугольник».

— Разобщение наше премного опечалило нас, да из-за фигни вышло! — Эник, который из

старших, поник головой.

Башкирский Кот зыркнул по сторонам в поисках «фигни», за которой могла прятаться ента

самая разобщённость и откуда она столь внезапно могла выйти на свет ясный. Но тщетно. Ничто в

обозримом пространстве не было откровенно фиговым.

— Нашли мы, вместе гуляючи, травку странную, — продолжил пожилой Эник.

— Ы-гы-гы, — хитро скрючился котяра, — уж не Хмарь-Ивановну-Траву ли?

— Да тихо ты, ботаник тож нашёлся, — цыкнул на него Слипер, но Эники и ушами не повели,

пропустив кошачье замечание.

— Травка странная, лиловая, — Эник покачал головушкой, — пахнет, как лучшая наша

приправная травка-малявка. Растёт веерочком, листики кружком-ромашкою, неприметная такая…

— Веерочки-ромашечки… крендельки да бараночки… Дык чё еда-то, бррратки? — снова было

потянулся кот и вторично схлопотал кроссовкой.

— Дальше, други! Что с травою-то приключилось с этой? — Слипер страшно округлил глаза на

кота и опять поворотился к Эникам.

— Заморская травка, приблудная, нездешняя. Мы её с интересу в котёл и киданули! А чего?

Кто знает… Может, рецептура какая откроется новая, — Эники переглянулись и пожали плечами.

34

— Прррактичность, энтузиазм, смелость новаторских решений — вот та дверь, что откроет нам

светлое и прекрасное будущее нашего покрытого закорюками и мхом региона! Но всё-таки как