животу коленки в оранжевых штанах. Дример так и уснул, сидя у дерева, и лишь недовольно что-

то ворчал во сне утробным баском. А Башкирский Кот и вовсе завалился на спину, раскидав лапы,

и победоносно храпел, сотрясая удмуртским горловым хрипением нижние ветки дерева. Кругом

было тихо, и только листья шуршали лёгким ветерком в верхних этажах Леса. В этой тиши

Зверогёрл незаметно соскользнула сверху. Она опустила грязные пятки на землю, воровато

оглянулась, заметила окурок, подняла его, понюхала.

— Ва-а-ау! — И без того огромные глаза Зверогёрлы округлились до пугающего размера. —

Шарма-а-ан! Надо бы Грызлику обнюхать дать, он и отгавкается, чаво енто там намешано! А и

вообще, надо бы у этих тупиц Эников ещё такой же травки стырить! О! Шарман!

Она подхватила «бычок», зажала его в ручонках с обгрызенными ногтями, свирепо зыркнула

по сторонам и взлетела по стволу вверх, сверкая пятками.

— Шарман! Шарма-а-а-ан! — исчезал вдали её хриплый голос, когда в Лесу вдруг

стремительно стало темнеть. Чёрные тучи совсем сгустились над поляной Эников и нашими

четырьмя естествоиспытателями. Бронходилататор Муколитический, закряхтев, посмотрел на

природный потолок, да так и подавился своим кашлем. Там, в вышине, посреди непроглядных

лохматых облаков, стала образовываться воронка. Из неё вниз протянулся винтом неприятно

подрагивающий хвостик. Кашлючая тварь заверещала:

— Чтоб мои глаза антилопнули! Дык это ж Страстная Напасть! — Муколитический

Бронходилататор бросился с невиданной прытью сквозь чащу, отхаркивая крепкие выражения.

Лопа с Антилопой переглянулись и, не сговариваясь, сиганули вслед. И как это часто бывало, они

тут же нечаянно столкнулись, будучи очень рассеянными и безалаберными. А далее, как всегда,

произошла короткая вспышка света, и парочка исчезла во взаимной аннигиляции до своего

следующего внезапного появления. И даже Тютельки, почуяв неладное, попрыгали друг в друга,

затаившись в колыхастом одеяле самого-что-ни-на-есть буддистского бардо.

Жители Леса в ужасе разбегались кто куда, подальше от растущего небесного хвоста

нападающей Страстной Напасти. Небесная же ежежуть гудела, что твой соседский вентилятор, и

бычилась, набухая в вышине чёрным пузырём гудроновой жевачки. И только четверо известных

45

нам персонажей продолжали мирно спать под деревом, погружаясь своей точкой сборки всё

глубже в лиловый туман.

— А — Я — ЩЩЩЩЩАЗ! — чихнула молния из небесной воронки, и всё погрузилось во

тьму.

Буль-буль, Оглы, или Про то, как Миклуха Барклай с Толиком околесиционно занеслись

в чушню околосветную

Что тебе снится, Крейсероврора, в час, когда Му так встаёт?..

И приснился Дримеру сон-про-не-сон. Пронесло его в странных клетчатых трениках с

подтяжками и пропеллером над крышами чумазого транзитного поезда и брякнуло прям внутрь на

нижнюю полку последнего, плацкартного во всех отношениях, вагона, который шёл себе,

подпрыгивая на неровностях советской железной дороги, куда-то по своим собачьим делам из

Калинина в Тверь. А брякнувшись туда, неожиданно увидал Дример, что напротив него за

откидным столиком сидит та самая таинственная и никем не виданная, мистическая до печёнок

Укладчица Номер Четыре, чудн[о]е и нарицательное имя которой стоит на бумажке, вложенной в

каждый пакет с ж/д бельём в каждом поезде, которые многопятковыми топоногами как бежали,

так и бегут по необъятной и напрочь светлой Руси, развозя туды и сюды её напрочь тёмных во

всех отношениях жителей.

Автограф? Будьте любезны!

Авосия Батьковна Заворотник, друзьями нежно именуемая просто Авоськой, в народе

всесоюзно известная как Укладчица № 4, на которую годами сыпались проклятия советских

путешественников, укладывающихся спать на свою полку и разворачивающих ею прилежно

покладенные в пакет рваные и сырые наволочку, простыню и пододеяльник. Понятно, что за такой