Примерно через двадцать минут его окликнули сзади:

— Эй, чувак!

Братец обернулся и узнал сходу ту самую мамзель, которая его познакомила с очкастым

гагаринцем.

— Втыкаешь?

— Ага, — на всякий случай согласился с ней Слипер, хотя абсолютно не понял, что она имеет в

виду. Ничто в обозримом им пространстве не желало быть чем-то утыканным, да и чем тыкнуть в

него — тоже не отыскалось.

— Ну и как?

— Красиво! — неопределённо кивнул братец, уёживаясь слегка то ли от зябкости вечерней, то

ли с пилюльки, которая начала радостно и быстро расфуфыриваться у него внутрях.

— Быстро тебя взяло. А ты куда сейчас вообще?

— Туда и сюда.

— Хе, енто ж нам по пути! Поехали!

Девица выбежала на дорогу и подняла руку. Какая-то машина послушно подрулила к ней.

«Магия! — подумал Слипер. — Бытовая магия! Чур меня, чур!»

— Садись, поехали! — Девица залезла в машину и призывно помахала рукой.

Слипер поднялся и послушно полез за ней внутрь машины. Плюхнувшись на сиденье, он снял

кроссовки со внезапно ставших тяжёлыми ног и расслабился.

51

— Айда в Грибыч! — предложила девица.

— А это возможно? Интересно, я никогда не был внутри Загрибуки!

Девица захохотала всеми расцветистыми своими тряпочками и гремелками в одежде.

— Загрибуки-и-и-и… Ой, не могу! А ты прикольный! Тебя как звать-то?

— Слипер.

— А меня Нагваля Хуана Хасановна! Ну что, ёу-брат-Слипер, понеслась?

— Ну, алга, коли так.

Машина сорвалась с места.

Новоявленный ёу-брат качался на заднем сиденье, вполуха слушал непрерывающуюся

болтовню Нагвали Хуаны Хасановны и чувствовал, как нечто пробирается в сознание и мутит его.

— Ты чего, Слипер? — встрепенулась Хасановна. — Тебе что, плохо?

— Да я чё-то… Я чё-то… Уж не знаю и чё! — Слипер внезапно ясно представил себя на месте

приунывшего от качки Червячка-Мозгоеда. И всё стало вокруг голубым и зелёным. Зелёным в

особенности.

— Погоди, я сейчас, — Нагваля Хуана Хасановна полезла в свою сумку. — Тебе воды надо!

Или чайку несладкого!

— Что-то у меня пред глазами всё плывёт…

— Потерпи… Я сейчас… Я сейчас…

— А — Я — ЩЩЩЩАЗ! — взвизгнули тормоза, кроссовки подпрыгнули, и всё погрузилось в

непролазную тьму Гримпенских трясин, окружавших вымазанный зубной пастой пионерский

лагерь «Лотос» совхоза «ДАО — Средний Путь».

Башкирскому Коту и Загрибуке совместно снились в это время разные и совершенно

неописуемые вещи. В этих снах рыбы в пенсне читали лекции по навигации перед аудиторией

бравых балтийских моряков. Взрывались фейерверком банки с килькой в томате. Ёп-штейн вместе

с дядей Кацманом и его другом Боцманом сидели в трусах на облаке и пели старую песню про

еврейскую девушку Любовь Как-сон. Священник в форме швейцара совал в рот своей пастве

вместо облаток градусники. А сама паства, состоявшая сплошь из отутюженных балерин и

вымазанных в нефти шахтёров, переругивалась в очереди за облатками чудовищной смесью из

отрывков Бадлера и простого пуэрториканского мата.

— Почём рыба? Что дают-то вообще? — заорал прибывший очередной шахтёр, распахивая

яловым сапогом дверь магазина «Леноблпродукт», где и происходило причастие.

— То да сё! — отвечали проносящиеся под облаками Марксоны и Энгельсоны. Они кидались

сверху в прихожан сомнительной свежести студнем и злобно косились на праздных дядей Ёп-

штейна. В общем, было весело и разгульно. Башкирский Кот и Загрибука всё это время сидели в

Жёлтой Подводной Лодке, устоявшейся на пьедестале посреди площади, и ошалевшими глазами

наблюдали разухабистое светопреставление, перемежая увиденное восклицаниями типа «Якорный

52

бобёр! Отстрадамус верно усё подметил!» и «Шоб моей бабушке век шпроты не видать! Ты глянь,

яки маяется планете всея!»

Когда ж над Жёлтой Подводной Лодкой ихней пронёсся Бом-бам-дировщик «Бэ-52»,

разбрызгивая ликёр «Бейлис», громкоговоритель на площади заорал на чистом башкирском, мол-

де:

— Снимайте обувь! Помывочный день, а попросту Чистилище, объявляется раскрытым!