сможешь пойти к своему новому другу, встать под него, прижавшись спиной, лбом или

затылком, и просто подышать. И дуб поможет тебе прийти в себя. Он уберёт причину твоей

болезни и выгонит дурные мысли. Деревья это умеют, уверяю тебя!

— Ух ты!

— Точно! Теперь у тебя есть могущественный друг! Только не обижай и другие насаждения.

Они ведь, как-никак, родственники твоему дубу. Ну, тёти там и дяди. Как положено.

— Ой, конечно, что ты!

— Потом ты подружишься и с другими деревьями, и они тоже поделятся с тобой своей

магией. Она у них очень могущественная. И у всех — разная.

— Ух ты! — заухала она натуральной совой. — А их ведь столько на планете!

— Увы, Сонечка, всё меньше и меньше. И многие совсем перестали их понимать и уважать.

Некоторые их даже убивают!

— Это же глупо!

— Да, скоро многие поймут, что причина кашля, который их постоянно преследует, кроется

именно в непонимании и неуважении по отношению к деревьям, которые в свою очередь

производят воздух и магию здоровья.

— Вся планета поймёт?

— По чуть-чуть, но вся. Кстати, номер планеты с проживающим на ней Артемием

Феоктистовичем Шматко тебе любой планетарий за десять рупасов выдаст! И сдачу шакалами

положит!

Артемий Феоктистович сел в свою машину, завёл мотор, и тут в нутрях бухгалтерских что-то

тихо ёкнуло. Незаметно так. Ёк. Тишина. Ёк. Тишина. Неспокойно ему стало ни в раз. Повертев

головой, он не заметил ничего пугающего.

— Тьфу ты ну ты! — успокоил себя таким вот странным образом Феоктистыч, но маленькая

тайная ёковость не унималась.

Ёк. Тишина. Артемий схватился за грудь. Но сердечко мирно себе постукивало, как и было ему

положено, в третье сверху левое ребро, всем своим видом выражая полную несознанку

87

относительно внезапного беспокойства своего хозяина. Бухгалтер повернул ключ, нажал на педаль

катализатора, и машина тронулась.

— Всё, домой! И завтра же оформлю отпуск! Совсем мой бедный организм расстроился. Печки

с поченью перепутались, и заворотило кишь с мишью! Поеду куда-нибудь на Олтые Жигузи,

полежу в макусях, отогрею спину, развеюсь на ветрюсях.

Он уверенно вжал педаль в пол и, отъезжая от конторы, только самым краем глаза увидел

странного сухопарого дядьку в мутных круглых очках. Тот переминался в нелепом оранжевом

жилете и в фуражке. И неожиданно, улыбнувшись, помахал вслед машине рукой, словно увидал

давнего знакомого.

— Тьфу ты ну ты! — сплюнул Артемий Феоктистович опять, глядя в зеркало заднего вида. —

Чур меня, чур!

Но нелепый дядька не растворился, а только пуще прежнего заулыбался, вскинул руку в локте,

отточенным жестом переведя наручные часы, и склонился в поклоне.

— В Жигузи! Срочно в Олтые Жигузи! Завтра же! — Бухгалтер судорожно вцепился в руль и,

распугав копошащихся в земле коркулей, буквально сорвал машину с места.

Ехать было не так уж далеко. Городок, как мы уже говорили, был ой ну совсем небольшой. А

домой не хотелось. Артемий Феоктистович свернул с накатанной дороги и зашуршал шинами в

сторону Укатного Пути, что вёл из культурного центра в сторону частных садовых участков, и

далее через Пустомельную Чушь в такой же поселенский островок верхнего южного запада с

таким же истлевшим на сухом ветру названием. В этом направлении дорога подходила к довольно

высоким холмам, около которых было где остановиться. Вечерком там можно было подняться

пешком на вершину и от души посидеть наверху, полюбоваться видом, поулюлюкать

копошащимся в небе коркулям и подумать с наслаждением какую-нибудь серьёзную и глубокую

мысль о мироздании и о своём не самом последнем месте в нём. Ощутить свою небесполезность.