его внука с монгольской стороны, то бишь роднёй нашему миляге Башкирскому Коту. Также

Артёмушка остался и с любимым, в будущем упомянутым нами ещё разок или два ниже,

волосястым мухоловом в горшочке с керамическими крендельками.

Та же, что и у всех бухгалтеров, бежевого цвета сорочка. Бежевая — не от обострённого вкуса

к тонкой линии галантереи. А обязанная своим колором статичности от нечастого пользования

85

услугами бабки-постирушки, коя в оплаченных Феоктистычем комнатах низводила на «нет»

различного происхождения пятна на вещах жильцов. Она же была и хозяйкой этих самых комнат,

о чём свидетельствовала полуистёртая иридиевая табличка на доме: «Комнаты внаём. Буркина

Фасо». Да, дорогой читатель, у бабки-постирушки была обычная русская фамилия Буркина и

обычное кавказское имя Фасо. Родом она была с системы номер 013, что значит — в тринадцатой

завитушке Великого Веретена Миров, направо от Большой Медведицы. Откуда она взялась здесь?

Да как все мы — оттуда и отсюда! Занесло, короче.

Работа у Артемия Феоктистовича была не пыльная. Приходил в конторку с утреца. Поливал

водичкой волосястого мухолова (помните, я ведь предупреждал, что мы о нём ещё вспомним!).

Мухолов тот волосясто кочумал на подоконнике, высматривая сквозь мутное стекло свой завтрак.

А бухгалтер наш садился за обветшалый стол перекладывать розовые и зелёные бумажки из кучки

в кучку. Квитанции, счета, чеки, бумаги. Затем был обед, принесённый в мисочке с собой и

разогретый на маленьком примусе тут же, в конторке. Иногда к ним заходила торговка из

хлебопекарни с корзиной на голове и своими сто восемью и одной косичками, привественно

кричала с порога «Алл-ллах, Харе Ом!», и в эти дни в рацион обеда добавлялись сдобная булочка

и кекс с вареньем из плодов дерева Бо. Примерно в четверть четвёртого начинал бренькать

трескучий звонок в коридоре конторы. Смеркалось. Варкалось. Сморкалось. Не забывай, дорогой

читатель, всё это происходило весьма и весьма далеко от твоего нынешнего местопребывания, а

потому в тамошних сутках насчитывалось отнюдь не двадцать четыре часа, а всего четырнадцать.

Так уж вышло. Не обессудь, смотри в суть! По крайней мере, время тоже имеет права ходить там и

так, как ему забессудится! Тусклая звезда чертила свой путь по небосклону этой планеты

довольно быстро. И к тому же у местных жителей была принята в оборот не десятичная

математика, а семеричная. Короче говоря, всё было очень запутано, и на их планете щекотящие

запутки тоже так и рыскали, так и рыскали кругом, аки и в Лесу, о котором шла речь в начале этой

книги. Господи, о чём это мы? Ах, да! Так вот. Звенел, значит, звонок. И Артемий Феоктистович

Шматко, милый наш, тихий и скромный, челобреколюбивый бухгалтер, собирался домой. И так

шли дни. Дни. Дни. А звезда всё потихоньку тухла и тухла в своем космосе у него над головой.

(И между прочим, дорогой читатель, у тебя прямо сейчас над головой точно так же помаленьку

тухнет какая-нибудь звезда, уж какая там у тебя водится.)

Вот и в этот раз он погладил нежно на прощание волосястого мухолова. Дал ему муху. Тот

благодарно захлопнул пасть до утра, свернувшись колечком в горшочке с крендельками, а

Артемий Феоктистович шмякнул дверью конторки и вышел на вечернюю улицу. Вывеска

«Бухгалтерия» покачивалась над его головой от лёгкого ветерка и напоминала своим скрипом

детские качели. Это было мило. Артемий Феоктистович улыбнулся и полез в карман нехитрого

пиджмака за ключами от машины. Да, дорогой читатель, на этой Грызликом забытой планете, в

десятках тысяч ли у тебя над головой, тоже были придуманы и пущены в массовое производство

перевозящие с места на место задницу и вещи самоходные повозки, именуемые в твоём обществе

громоздким и ничего на самом деле не объясняющим словом «автомобиль».

86

— Слушай, а всё-таки, что это за планета?

— А, Сонечка, ты уже пришла! Как там дуб?

— Он прекрасен! — Соня села и обвила себя хвостом, прикрыв глаза.

— Ты ему сказала об этом?

— Конечно!

— Молодец! Теперь, ежели случится дурное настроение или самочувствие, ты всегда