недурственно умеют сводить дебет с кредитом, и он сам, Артемий Феоктистович Шматко, сейчас

на глазах всея вселенной послужит в этом наглядным пособием.

Сглотнув, подследственный поднял печальные глаза на ангела:

— Почто, дяденька?

— Вот, блин комой, и так каждый раз! Тебе милость оказывают с Верханутры самой Всея!

Лотосными стопами под зад будешь заслан в тихую спокойную гавань, где ждут тебя уж телячьи

котлеты с картошечкой, стынет шкалик в холодильничке, и ни забот тебе там не будет, ни хлопот!

Знай, люби свою женушку да на рыбалку ходи! Пенсию мы тебе такую оформим, что можешь и не

работать, разве что скучно станет!

— А зачем всё это?

— А чтоб ты отдохнул и понял, для чего на самом деле на свете белом живёшь! Заслуженные

выходные до следующего Первого Вздоха.

Дядька в жилетке опустил голову и незаметно протёр стекла очков рукавом, быстро сняв их и

надев снова.

И в этот миг показалось Артемию Феоктистовичу, что вовсе не так уж плохо всё складывается.

Жена любящая, дом, достаток, рыбалка, отдых, выспаться можно, наконец…

— Камин там есть? — с надеждой спросил Артемий.

— Сделаем, не вопрос! — весело ответил мужик, напялив измятую в руках фуражку на

убелённые космы — Дети твои, как узнают, что ты пить завязал, дык что хочешь сделают в

благодарность!

— Дети?!!

— Да, дети. И собака. Добрый пёс, умница. Я вообще собак люблю. А ты, Шматко?

Тут Артемий тоскливо вспомнил о коте Василии и о волосястом своём мухолове.

— Бери! — словно прочитал его мысли мужик. — Только вот что… Кот, думаю, нормально

доберётся, там по форме можно такое на себе носить, в смысле физической оболочки. А вот

волосястых мухоловов там нет и не было никогда. Придётся ему в хомячка превратиться. По

типажу будет похож, рацион практически тот же, ест и двигается мало.

— Ээээх! — вдруг эхнул Артемий. — А что? Не заслужил я разве?

— Точно! — весело заорал мужик, отбив тапочками чечётку. — Махнём к тритьемоське на рога

в кругосусветное пешкодралово!

97

— А понеслась!

— Дык сразу б так!

— Только у меня два вопроса, — Артемий поубавил прыть.

— Давай, — едва ль не запыхавшись от приступа веселия хрипнул дядька.

— Что это за место? В смысле, почему горы и почему именно сюда меня нужно было?

— А второй?

— На что спорили?

— В смысле?

— Ну, фуражка. Про матроса ты говорил.

— А-а-а-а… Что ж, отвечаю по порядку. Место сие есть межсусветная верандочка, то бишь оно

ни там, ни тут. Типа, как утром в понедельник после праздника в чужой кровати, понимаешь? Ну,

чтоб сигануть можно было тебя в любую сторону без проблем и особых топливных затрат.

Топливо, гражданин Шматко, так дорожает по всей вселенной, прямо жуть какая-то! За горы, коли

чего, извиняй. Занавесочки я подобрал. Думал, тебе прикольно будет посмотреть на красоту

такую, коей ты сроду не видывал и до конца этой своей конкретной жизни не увидишь боле. Сам

смекай. Коли в горы захочется — токма в следующий раз. Лет через -цать. Можем рождение тебе

заказать где-нибудь поблизости, хочешь?

— Не надо, — неожиданно ответил Артемий, — я лучше сам.

— О, молодца, растёт правосознание!

— А фуражка?

— Это длинная история. Спор этот длится очень и очень давно. Много кальп. Миллионы

рождений. Во многих лицах мы с этим спорщиком виделись множество раз. К примеру, осьмую

юги назад мы стрелку забили на одном балконе. Старичком да птичкою синенькой… — Дядька,

видать, едва не прослезился и чуть ли не собирался снять свои очки, но вовремя спохватился: — В

целом, для нас этот спор — нечто вроде ритуала, который мы исполняем из века в век, эдакая

шутка сквозь вечность.

— А в чём сам спор?

— А, ёктить, дык как всегда, — дядька улыбнулся, поправив фуражку. — Спорим о

перерождении. Ну, о главном вопросе всех заумных браманов — быть или не быть.

— Ну и?

— Ты чё, Артемий Феоктистович, на ухо туг? Я ж тебе всё только что изгутарил! Никак

сначала надо? Жили-были, много раз, уж задолбались, и всё в таком духе? А хотя, хошь, так ты