— Я признателен вам за добрые слова, сударь. Вы правы — я всего лишь несколько месяцев назад прибыл в Париж. Однако сейчас я устроен очень хорошо и всем доволен. Я остановился у одного замечательного человека, который не берет с меня никакой платы.

— Кто же он?

— Его зовут отец Мерсенн. Он францисканец.

— К сожалению, имена святых отцов мало говорят моему слуху, — заметил гасконец. — Я человек военный: простой и грубый солдат.

— Я тоже, сударь.

— Вот как? Вам приходилось сражаться?

— И не раз.

— Где же?

— У Бормио и Кьявенны. Кроме того, я участвовал в обороне форта Святого Людовика в 1626 году.

— Ого, сударь. Вы успели повоевать. Черт побери! Не будет ли нескромностью с моей стороны спросить о вашем возрасте?

— Отчего же, — с несколько застенчивой улыбкой отвечал Жиль Персонн. Скоро мне исполнится двадцать семь лет.

Д'Артаньян прикусил язык, сообразив, что молодой человек, которому он только что предлагал свое покровительство, старше его и, по-видимому, слышал звон клинков и выстрелы так же часто, как и он сам.

— Каким же образом судьба привела воина в келью монаха? — спросил д'Артаньян, лишь бы что-нибудь спросить.

— Вы знаете, — живо отвечал Персонн, — отец Мерсенн — не обычный монах. Он бесстрашен и обладает живым воображением. Я не одинок в ряду его друзей, которые больше привыкли носить шпагу и плащ, чем рясу. Я знаю, что отец Мерсенн близок с одним мушкетером из роты господина де Тревиля.

— Скажите мне, кто этот мушкетер, ведь я лейтенант этой роты.

— Как? Вы лейтенант мушкетеров короля?!

— Это неудивительно, если принять во внимание, что хозяин дома капитан этой роты!

— Еще бы, конечно! Вы тысячу раз правы, господин д'Артаньян. Просто меня удивило это совпадение.

— Черт побери, я ничего не пойму! О каком совпадении вы толкуете?!

— У отца Мерсенна я несколько раз встречал его доброго приятеля мушкетера по имени Арамис. Мой хозяин по уходе гостя говорил мне, что этот человек — один из знаменитой четверки неразлучных. Он назвал мне ваше имя, сударь, а также имена господ Атоса…

— И Портоса, — со смехом закончил д'Артаньян. — Интересный францисканец приютил вас у себя. Давно ли вы видели Арамиса?

— Около полутора месяцев назад, сударь.

«Все сходится, — подумал гасконец. — Арамис заходил к монаху незадолго до своей поездки в Тур. Ах, наш друг набит секретами, подобно тому как кошелек ростовщика набит новенькими пистолями. Бесполезно пытаться их разгадать».

— Ну, что же! — сказал он вслух. — Если вам случится снова встретиться с ним у отца Мерсенна, передайте ему от меня привет.

— Как? А я-то думал, что вы и дня друг без друга не проводите! вскричал простодушный Персенн. — Простите меня, сударь, если я допустил какую-нибудь неловкость. Во всяком случае, так говорил о вас отец Мерсенн.

— Что вы, шевалье Персонн, — со вздохом сказал д'Артаньян. — Мне было очень приятно и любопытно побеседовать с вами.

Настроение гасконца испортилось окончательно. Он учтиво, но сухо распрощался с молодым человеком. Затем д'Артаньян вернулся к столу, за которым Атос с невозмутимым выражением лица продолжал методически обыгрывать своих партнеров.

«Атос сегодня в ударе — не стоит ему мешать», — решил гасконец и направился к выходу.

Холодный воздух взбодрил его, и мушкетер, вдохнув полной грудью, неторопливо зашагал по улице Старой Голубятни, на которой располагался дом, или вернее сказать — дворец г-на де Тревиля.

Было поздно. Сырой ветер рвал плащи редких прохожих. Однако дурная погода не слишком беспокоила нашего героя. Когда вы молоды и сильны, а жизнь ваша полна опасностей, организм нечувствителен к таким пустякам, как сырость и холод.

Молодой человек не успел прошагать и квартала, как позади послышались быстрые шаги. Кто-то твердой походкой догонял его.

Д'Артаньян обернулся и увидел Атоса.

— Как, это вы, Атос?

— Кто же еще! Вы исчезли в тот момент, когда господин де Тревиль рассказывал об очередной дуэли, случившейся в Париже на днях. Только я успел мысленно поздравить я с тем, что не перевелись еще в Париже благородные дворяне, презирающие указы кардинала, как вдруг вспомнил вас и поспешил на улицу. Впрочем, краем уха я слышал продолжение этой истории и понял, что поторопился. Радоваться оказалось нечему.