С кровати спрыгнули две девочки, лет семи и девяти. Они, улыбаясь, не спускали с него глаз. Над кроватью кисел текст. «Се Я с вами во все дни, до скончания века». Текст был покошенный, углы стерты, видно было, что он немало был в пути. У окна на гвозде висела скрипка. Лева уже слышал, что брат был большой любитель музыки и не расставался со своим инструментом.

– А где же ваш спутник? – спросил Лева.

– Скоро, скоро придет. Пошел работу взять. Он жестянщик, и работы всегда много.

– Ну, как вы, сестра поживаете? Не унываете в скитаниях? Скучаете, верно, по своей Белоруссии?

– Как же, брат, скучаем. Там и родные ведь, и община родная. Ну ничего, Бог с нами я в Сибири.

– А как же это вы решились ехать в Сибирь, да еще с двумя детками?

– А как же брат? Не годится мужа оставлять одного. Сослали его, пишет: тоскую. Ну я, недолго думая, и поехала.

– И говорят, вы все и здесь продолжаете ездить?

– Да, слава Богу. Муж мой такой неспокойный, везде ревнует о деле Божием. Ну и получается: Вот направляют нас в село, найдем квартиру, работа у мужа всегда есть. А вечером как начнем петь под скрипку, так вся деревня соберется. Он проповедует. Начальство сердиться, дальше гонит. Однажды вызвали его и говорят; «Мы тебя к медведям сошлем!» «А там люди есть?» спрашивает муж. – Отвечают: «Всего две избушки» – А он говорит: «Ссылайте, я и им должен проповедовать Христа». – «И вы поехали с ним?» – А как же, вместе поехали. Да дело-то было зимой, вот уже жизнь была! И в самом деле мы там медвежатиной питались.

– А вы ели медвежатину? – спросил Лева девочек.

– Ели.

– Вкусная?

– Вкусная.

– Ну, а потом, продолжала сестра, – гоняли нас, гоняли, и в Канск пригнали. Говорят, вроде мы здесь меньше вреда сделаем.

– Вы не ропщите, что у вас жизнь такая получилась? – спросил Лева.

– Нет, нет. Ведь Сам Христос сказал: «Меня гнали, будут гнать и вас».

Вошел Карпенко. Он был в самом веселом настроении. «Таких ссыльных мне и утешать нечего», – подумал Лева. После молитвы брат взял скрипку и стал ее настраивать.

– Сейчас мы тебе, Лева, споем приветственную песнь. Он играл и пел. Пели его жена и дети. Лева слышал эту песню впервые, и она надолго запомнилась ему:

PoetryПривет вам, борцы за свободу!

Сердечный вам, братский привет!

С любовью несли вы народу

Евангельской истины свет.

Вас мир неприветливо встретил,

Насмешкой и злобой клеймя.

Мы чтим вашу память и будем

Мы славить Иисуса Христа…

После этого спели еще несколько знакомых гимнов. Особенно красиво переливались со звуками скрипки чистые детские голоса. В дверь кто-то постучал.

– Войдите! – приветливо крикнул брат, прерывая пение. Вошел крепкий, приземистый человек, по лицу которого сразу можно было определить, что он татарин.

– Мир вам! – сказал вошедший.

– А, брат Сабиров! – сказал Карпенко, обнимая его.

– Слыхал, у тебя гость есть, хочу увидеть его, – говорил он, приветствуя Леву. – Слыхал, слыхал о тебе, будешь гостем у меня.

– Да мы еще не беседовали почти, – сказал Лева.

– Сиди, говори, а потом ко мне айда!

Лева провел у Карпенко несколько часов. Рассказывал ему об особенностях пребывания в тюрьмах различных заключенных, об их радостном настроении, о состоянии дела Божия во многих местах и пожелал ему быть горячим светильником до конца.

– Да, да, – говорил Карпенко, прощаясь. – Быть свидетелем Иисуса – это наше призвание. Нести свет миру – к этому мы призваны.

Больше Лева не встречался с Карпенко. Через несколько лет до него дошли грустные слухи о нем. Власть махнула на него рукой и перестала гнать, и он так ревностно служить Господу тоже не стал, Изменив внутреннему человеку, Карпенко стал более восприимчив к внешней стороне жизни. Его манила радость, красота, внешняя привлекательность. Жена его, оставшись верной Христу, не могла примириться с подобным охлаждением мужа к былым идеалам. Начались ссоры, всякие неприятности, дело дошло чуть ли не до развода. Вывод отсюда один: тот, кто дает обещание Богу и горит, как зажженная свеча, тот счастлив, радостен в самых трудных, ужасных условиях, и наоборот: тот, кто не верен своему служению, устраиваясь и обогащаясь материально, тот становится несчастным во всем.

А тогда Лева пришел к брату-татарину, который прежде всего усадил его за стол и угостил очень вкусным мясным борщом. Он рассказывал, что из всей родни он уверовал один во Христа и что татары на него очень обозлились, даже хотели убить его за то, что он оставил Ислам и веру в Пророка.

– А мне со Христом лучше, – говорил Закир. – Хочу, чтобы все родные были со Христом. Вот за тебя рад: хорошо, что пошел этой дорогой.

Когда гость поел, хозяин сообщил ему, – улыбаясь, что щи были из лошадки, молодого, хорошего, вкусною коня. Лева сердечно поблагодарил хозяина за угощение, находи конину очень вкусной,

И он, и другие братья проводили Леву на станцию. Все они обещали молиться о нем и выражали пожелание, что бы Лева вновь посетил их края когда-нибудь.

Махая провожавшим из окна, Лева думал: «Как дивно роднит людей любовь Христа! Вот и татарин становится близким, родным братом. И как неправы оказались те, кто думал, что верующие везде будут встречать Леву с недоверием и подозрением, соответственно, будут чуждаться его. Все, все братья и сестры относились к нему только с любовью. Чуждаются лишь такие большие, влиятельные люди, как Крыжановский.