Эта телогрейка очень пригодилась Леве. К утру в «кондее» было очень холодно, и без нее Леве пришлось бы очень плохо.

На следующий день, делая обход по лагерю, в «кондей» зашел фельдшер колонны. Он сказал Леве, что осматривал избитых и дал следствию справки об их повреждениях, но начальник конвоя утверждает, что никаких избиений якобы не было, а что это они сами поушибались, когда падали с насыпи во время побега.

Лева ясно убеждался, что правду хотят скрыть и во всем обвинить его, как «возбутителя бунта». Что было делать? У кого искать защиты? Он молился, молился, излагая свою скорбь перед Всемогущим.

Прошло несколько дней. Его никуда не вызывали. По вечерам, возвратившись с работы, Михаил Данилович и другие братья издали стояли напротив окна карцера. Конвой с вышки не разрешал приближаться и переговариваться. Чтобы повидать Леву, подходила одна молодая женщина. Это была Валя Данилевская. Она здесь работала на общих работах, и, когда Лева прибыл сюда, они встречались. Она пригласила Леву принять участие в местной агитбригаде в качестве суфлера. Это для того, чтобы они могли вечерами встречаться и беседовать. Но Лева отказался. Они встречались очень редко, случайно. Теперь же Валя знала, как и все заключенные, что случилось с Левой, и переживала за него.

Стоя вдали, смотря в окно карцера, в котором находился Лева, она пела:

«Что стоишь, качаясь, горькая рябина,

Головой склоняясь до самого тына…

Но нельзя рябине к дубу перебраться,

видно, сиротине век одной качаться…»

Это песнопение навевало на Леву грусть. Но в то же время ему отрадно было сознавать, что за него переживают не только его близкие друзья, но и знакомые. В душе, а иногда и вслух, вполголоса, он напевал гимн, который теперь особенно стал для него близок:

«В пустыне греховной земной,

где неправды гнетущий обман,

я к Отчизне иду неземной

по кровавым стопам христиан.

В край родной, неземной

от обмана мирской суеты

я иду и приду

к незакатному Солнцу Любви.

Темнеет вечерняя мгла,

длится тяжкий и скорбный мой путь,

но не гаснет надежда моя.

Я в Отчизне родной отдохну.

Иди же смелее вперед,

за Христом, не пугаясь врага.

Скоро кончится путь твой земной,

засияют Сиона врата».

Как-то утром пришел фельдшер и сообщил Леве, что конвой, который проводил избиение, удален из охраны колонны. В тот же день вечером Леву вызвали в следственную часть, попросили рассказать все. Потом ему сказали, что дело его прекращено, он признан невиновным и освобождается.

Как радостно освободиться из заключения в заключении! Хотя Лева по-прежнему остается тем же заключенным, но теперь он все-таки в относительной свободе. Всей душой благодаря Господа, Лева побежал в барак. И бригадир, и все собригадники, радостно приветствовали его.

— Ну, и пережили мы за тебя! Думали — пропадет парень ни за что…

Радостные объятия, поцелуи с братом Михаилом Даниловичем и другими братьями. Был сразу же организован «чай на травке», где все вознесли благодарственную молитву за избавление Господом Левы от страшной опасности.

На другой день Леву ожидала еще большая радость: в колонну приехала врач — начальник санчасти. Лева подошел к ней.

— Смирнский! Где вы пропали, просто провалились. Нам нужны медработники, и вдруг вы исчезли, никак не могли найти.

Лева рассказал о своих приключениях.

— Сейчас же иду звонить в управление, — сказала начальница санчасти, — чтобы оформить по телефону наряд на перевод вас опять в райбольницу.

Она позвонила и сообщила Леве, что он завтра же будет отправлен на прежнее место своей работы.

– Лева, я так за вас переживала! — говорила Валя Данилевская. — Ну, слава Богу, все хорошо, и вы возвращаетесь на прежнее место работы.

– Да, слава Богу! — сказал Лева. — Господь защитил, и люди разобрались.

– Желаю вам успеха, освобождения, учебы в Москве. Вот мой адрес московский. Я скоро освобожусь, пишите, приезжайте…

Трогательно было прощание Левы с дорогим братом Михаилом Даниловичем и с другими братьями.

– Как хотелось бы встретиться с вами на земле, на нивах Божиих! — говорил Лева.