– Благослови тебя Бог в путь на труд для Него. Встретимся ли здесь, на земле? — задумчиво сказал Михаил Данилович. — Не знаю, но у Господа встретимся. Там будет то, чего нет здесь: вечное, непреходящее…

Глава 21. Сохранен

«Я хочу, чтоб он пребыл…»

Иоанн. 21,22.

Лева с радостью ехал работать в районную больницу. Он соскучился по медицине, ведь это было призвание его жизни — оказывать помощь больным, способствовать восстановлению здоровья человека. То, что он работал на трассе, копал глинистую землю и отвозил на' тачке под откос, было тоже неплохим делом. Ведь строили железную дорогу, которая будет способствовать передвижению людей. Сидеть без работы — это самое страшное,

Освободившись, Лева начал переписываться с Валей, но вскоре переписка между ними прекратилась, и о дальнейшей ее судьбе Лева ничего не знает. В своем последнем письме к нему из Москвы Валя писала: «Я вышла замуж. Поздравлять с сыном или дочерью еще рано и вряд ли придется, так как я этих «цветков» не хочу. Насчет твоего поступления в мединститут: Лева, ты большую ошибку сделаешь, если не поступишь в Москве. Забудь на время свое положение и поступай в Москве. Я уверена, что ты поступишь. Таких толковых, преданных своей работе и учебе людей мало. А есть много чего порассказать…»

Средней Азии, в Каттакургане, он был безработным и ходил отмечаться на биржу труда. Всякая честная работа хороша, если она по силам и здоровью человека, но иметь призвание — это драгоценно. Лева же, по его вере, имел призвание от Бога, и поэтому ему теперь было особенно приятно, что опять займется лечебной работой.

Он вошел в районную больницу и радостно приветствовал всех: санитарок, санитаров, фельдшеров. Большинство из них были новые.

– Не знаю, найдется ли здесь для вас место? — говорил лаборант, здороваясь с Левой.

– Полагаю, если начальник санчасти направил, — возразил Лева, — следовательно, в работниках нужда.

Из своей комнаты вышел заспанный доктор Букацик и как-то холодно поздоровался. Лева пошел на кухню. Старый повар-китаец, которого он лечил от сифилиса, очень обрадовался приезду Левы и на его вопрос «как поживаете?» покачал головой и сказал:

— Ни как при вас, ни как при вас.

Из дальнейшей беседы с ним Леве стало ясно, что медперсонал сжился друг с другом и все лучшее тащит с кухни; в этом же участвует и врач Букацик. Когда здесь был Лева, он, проверяя состояние кухни, особенно следил, чтобы ни медработники, ни хозобслуга ничего лишнего не тащили из продуктов питания.

Лева пошел к Букацику поговорить о своей предстоящей работе. Тот, потупив голову, сказал, что нужно подумать, куда пристроить прибывшего. Лева был с ним в хороших отношениях, хотя, вероятно, этот старый врач не мог забыть, как доктор Тишин ставил Леву выше его. Но, с другой стороны, между ним и Левой не было ничего общего. Если с Тишиным Лева имел то общее, что они занимались вместе изучением медицины по присланному Леве руководству, то с Букациком он ни в шахматы, ни в шашки не играл и никогда не сидел праздно, слушая разные анекдоты. В то же время Букацик должен был бы, казалось, быть благодарным Леве, так как было время, о котором никто не знал, когда он приглашал Леву и просил лечить его от «малярии» вливаниями норарсенола. Лева отлично понимал, что у доктора никакой малярии нет, и ее тогда не было ни у кого, но эти вливания были прямым следствием того, что он заразился сифилисом. Об этом Лева никогда никому не говорил. (Теперь это не имеет значения, так как по возрасту Букацик давно уже оставил наш мир.)

— Ну, хорошо, — сказал Букацик, — мы тебя направим на обслуживание слабосилки: будешь их перевязывать, лечить, следить за их санитарным состоянием. А чтобы лучше за ними наблюдать, заодно и жить с ними будешь.

«Слабосилка» помещалась в самом дальнем, запущенном бараке. Это было длинное темное помещение с деревянными, нарами вагонной системы. В углу его была отгорожена небольшая комната, где помещался бригадир слабосилки. Там поместился и Лева.

Ему выдали кое-какие медикаменты для перевязок и медицинского обслуживания этих истощенных, ослабших людей.

Лева сознавал, что здесь он пришелся «не ко двору» и по всему видел, что ни Букацик, ни фельдшера его не желают. Морально ему было тяжело.

— Господи, ты все видишь, все знаешь, — молился он внутренне. — Не дай мне роптать, но смиряться.

Проходили дни. Все оставалось по-прежнему. В воздухе же между тем чувствовалось приближение осени. Местами листва на деревьях пожелтела. Это был особенно тихий день. Бригады ушли на работу, в бараках дневальные проводили уборку. После того как слабосилка пообедала, Лева направился к вахте, чтобы договориться с дежурным надзирателем о бане для своих подопечных. Но не успел он приблизиться к вахте, как несколько человек военных, держа в руках пистолеты, вошли в зону. Это было необыкновенно. Обычно в зону с оружием не входили. Эти люди вместе с надзирателями направились к баракам райбольницы. Надзиратели встали на определенных наблюдательных пунктах, а вооруженные вместе с некоторыми надзирателями вошли в больницу.

Прошел томительный час. Лева попытался войти в больницу, но его не пустили. Потом он увидел, как, бледный, трясущийся, вышел с вещами доктор, Букацик, за ним все фельдшера, лаборант и часть санитаров. Их окружили надзиратели и вооруженные и вывели за зону.

Леву вызвали к начальнику колонны.

— Органами разведки и следствия в больнице раскрыта контрреволюционная организация, — хмуро сказал начальник. — Все они арестованы и направлены в особую тюрьму для продолжения следствия и суда. Вы назначаетесь заведующим больницей.