Кейнс не только давал советы по экономике, но и посвятил Рузвельта в особенности психологии бизнесменов: бизнесмены сильно отличаются от политиков, они боятся публичности, чувствуют себя очень неуверенно, пугаются острых вопросов, и их легко сбить с толку, поэтому они патетически откликаются на любое доброе слово и сразу же начинают изображать из себя «патриотов».

При умелом обращении с бизнесменами, даже с самыми крупными, можно делать что угодно. Только не надо вести себя с ними жестко, как с волками и тиграми, надо вести себя мягко, как с домашними животными, даже если у них дурные повадки. Этот урок Рузвельт хорошо усвоил.

Дальнейшая судьба Кейнса сложилась весьма благополучно. Он заслужил звание самого великого экономиста XX века, в июне 1942 года стал членом палаты лордов британского парламента, принял участие в подготовке и принятии соглашения в июле 1944 года в Бреттон-Вудсе о создании Международного валютного фонда и Всемирного банка.

До правления Рузвельта президент, возглавляющий исполнительную власть, играл примерно такую же роль, как две другие ветви власти – законодательная и судебная. Рузвельт занялся усиленным перетягиванием канатов: он отобрал у Конгресса многие его законодательные прерогативы и расширил законодательную функцию института президентства. Для этого он использовал самые разные методы: обхаживание влиятельных депутатов и сенаторов, давление на Конгресс через общественное мнение и свое право «вето». Он установил абсолютный рекорд, наложив вето 635 раз.

Более «крепким орешком» оказался Верховный суд, в котором заседали 9 судей, избираемых пожизненно и не зависящих от исполнительной власти. Избранные при прежних республиканских администрациях, они почти все законодательные инициативы Рузвельта принимали в штыки. Если за первые сто сорок лет своей истории Верховный суд Соединенных Штатов признал неконституционными шестьдесят законов, то лишь за один год правления Рузвельта – одиннадцать его законодательных инициатив (но следует признать, что подобного «фонтана» законопроектов тоже не было в истории). Коса нашла на камень.

Тогда Рузвельт обратился к Конгрессу, в обеих палатах которого большинство принадлежало демократам, предоставить ему право назначать дополнительных членов Верховного суда по достижении судьями 70-летнего возраста. Так как шестеро из девяти судей были преклонного возраста, он мог бы назначить еще шестерых новых судей и получить необходимое лояльное большинство в суде. Однако обе палаты отвергли законопроект, посчитав опасной чрезмерную зависимость судебной ветви от исполнительной власти. Между тем самый непреклонный из судей сам подал в отставку, и Верховный суд, испугавшись, что рано или поздно Рузвельт может заставить своих однопартийцев в Конгрессе принять его поправку, смягчил свою позицию и перестал отменять важнейшие рузвельтовские законы.

До Рузвельта многие прерогативы власти были в штатах, которые вели себя как вольные феоды. Он намного усилил роль федерального центра, увеличил количество чиновников в сети структур федерального правительства с 600 000 до 920 000 человек, и аппарат работал как единая слаженная машина.

У Рузвельта был тонкий нюх на таланты, он находил их повсеместно и каждому из них находил достойное дело. В своей команде он давал возможность высказаться всем, но решения принимал сам, и они уже носили характер приказа, требующего безукоснительного выполнения.

Теперь расскажем о том, как он построил свои взаимоотношения со СМИ. Они удивительны. За все длительное время своего правления, за редким исключением, он дважды в неделю собирал у себя до 200 журналистов, репортеров и издателей и в непринужденной обстановке беседовал с ними. (Он приглашал только мужчин, в дружескую пику ему Элеонора Рузвельт тоже стала проводить свои пресс-общения, конечно, не так часто, как ее муж, и приглашать только женщин). Он знал их по именам, шутил с ними и не требовал от них заранее подготовленных вопросов. Любой мог задать любой вопрос и всегда получал ясный ответ. Например, как говаривали журналисты, он мог взять даже такую сложную тему, как банковское дело, и дать понятные разъяснения «даже для банкиров».

По сложившейся традиции пресс-конференции длились 35 минут. Рузвельт ставил только одно условие: прямое цитирование возможно только с его согласия. А второе условие фотожурналисты установили сами: никогда не снимать его ниже пояса, чтобы не было видно его костылей. Это табу настолько строго сохранялось, что более 10 лет многие даже в США не догадывались, что их президент инвалид.

Рузвельт всегда защищал работников СМИ от произвола чиновников и помогал им. Когда у одного одинокого журналиста скончалась мать, он пригласил его на семейный воскресный ужин, а однажды он задержал поезд, чтобы запоздавший репортер смог успеть на него.

Конечно, журналисты не перестали его критиковать, но делали это в тактичной форме. После первой пресс-конференции журналисты, которых трудно назвать сентиментальными, зааплодировали, и такое наблюдалось не раз. Такой стиль общения с прессой стал образцом для подражания не только в США, но и на всем Западе.

Президент сразу же понял огромное значение относительно нового явления – радио. После своего первого, легендарного, выступления обращение к нации по радио он превратил в традицию. Так как он выступал, сидя у камина, эти передачи стали называться «Беседами у камина». За 12 лет их было около пятидесяти. Рузвельт считал, что чрезмерно частое обращение к народу снизит интерес к этим беседам. И действительно, люди с нетерпением ждали каждого его выступления, и оно становилось событием в жизни страны.